БУРЖУАЗНО-НОМЕНКЛАТУРНАЯ ДЕСПОТИЯ

Первая страница 1 2 3 4 5 6 7 Обсуждение теории СЛМ

IV. ОБЩЕСТВЕННЫЕ КЛАССЫ И ОБЩЕСТВЕННЫЕ ФОРМАЦИИ.

редакция 08.2016

1. ДЕМОКРАТИЯ И КЛАССОВАЯ ДЕСПОТИЯ.

Согласно настоящей теории, в развитых обществах роль коллективного собственника/хозяина консолидированной общественной биоэнергетики (уже, главным образом, - в форме госинститутов) всегда выполняет одна из разновидностей господствующего общественного класса. Соответственно, социально-профессиональная специфика человеческого наполнения этого класса (наряду с общей поведенческой моделью человека) будет существенно, сильнее всех прочих моментов, влиять на конфигурацию информационной компоненты (объединяемой по массе одноклассников, в ходе их классовой консолидации), включая и уровень её демократичности/деспотичности (положение общества в интервале деспотия-демократия). Реализуется это влияние через технологию/процедуру, посредством которой господствующий класс консолидирует свои ряды, собирает «одноклассников» в единую политическую команду, взаимодействует с властьимущими, опирающимися на данный класс.
Теория СЛМ обосновывает, а история подтверждает реальными примерами только два способа такой консолидации. Первый – с помощью известного демократического инструментария (соответствующих институтов, практик, традиций, культуры - позволяющих политически самоорганизоваться людям, непосредственно не связанным между собой в повседневной жизнедеятельности, равноудалённым от предмета своего солидарного воздействия). У такой социальной массы просто нет иных способов выработать коллективные решения и провести их в жизнь средствами государства, занимая господствующую позицию над государственными начальниками (госэлитой), кроме как гласное, открытое для всех желающих соревнование идей, проектов и персон, с последующим формированием и распространением публичной, открытой классовой идеологии. (Под которой здесь понимается сводная декларация актуальных классовых ценностей и целей, планов по их, соответственно, сохранению и достижению силами как самих «одноклассников», так и подначального им государства, через основанный на этой идеологии свод законов.) Чем большая человеческая масса входит в такой демократически организуемый общественный класс, чем большую (относительно слоя наёмных высших государственных чинов) политическую биоэнергию он в себе концентрирует, тем выше будет степень демократии данного государственного режима и общества в целом, тем они будут дальше от состояния деспотии.
Второй вариант классовой консолидации реализуется без демократических институтов/инструментов, так как классовому субстрату не надо проходить стадию самоорганизации, поскольку он уже взаимосвязан функционально и выстроен в иерархию, в вершине которой концентрируется разум, думающий за всех «одноклассников» и управляющий ими, включая, разумеется, и деятельность политическую. Такому «протоклассу» достаточно набрать в обществе критическую массу, осознать свой солидарный интерес и получить свободу рук, после чего его иерархическая пирамида автоматически превращается в общественную силу, начинающую эффективно действовать солидарно-политически. Рядовым членам подобного класса остаётся только выполнять спускаемые сверху директивы (исправно служить начальству) и им будут обеспечены солидарные (классовые) блага. Именно таким путём становится общественным классом штат государственных органов, возглавляемых госэлитой. Они сразу занимают господствующую позицию собственника государственной машины (ею по сути и являясь).
Но с демократией у господствующих «слуг народа» возникают неразрешимые проблемы. Помещика или буржуя их классовый авангард/актив не может выкинуть из своего класса, не может лишить тех солидарных благ, которых этот класс добивается своей классовой борьбой. И для вступления в этот класс достаточно просто нажить состояние, что делает членов любого неноменклатурного класса лично свободными политически, даже могут находиться в политической оппозиции, что и открывает возможность внутриклассовой демократии. Госслужащего же правящая верхушка (его штатный классовый авангард) простым увольнением может лишить всех привилегий, причитающихся его «одноклассникам». Что, по понятным причинам делает в номенклатурной среде невозможным системную, официальную, публичную политическую оппозицию текущей генеральной линии (разуму и воле действующей госэлиты). Да и специфика классовых интересов «слуг народа» (о которой чуть ниже) такова, что выносить их на публику весьма проблематично. Внутриноменклатурная борьба всегда идёт кланово, подпольно.
Стабильно недемократический режим формирования и функционирования общественного класса «слуг народа» вызывает вопрос о форме взаимодействия солидарных интересов легиона «одноклассников» и - госэлиты (его классового авангарда). Ведь до сих пор распространено мнение о подобной деспотии как о сочетании всевластного субъекта - деспота-индивидуума (максимум – хунты подельников, вроде политбюро, в мотивации которых нет ничего солидарно-классового, только лично-шкурные интересы и капризы) и инструмента их господства - штата государственной машины (деклассированной, политически нейтральной, никак не чувствующей свой специфический солидарный интерес, всецело этому деспоту подчинённой). Таким инструментом субъект-самодержец вертит как хочет в своих сугубо личных интересах, прежде всего - тираня/эксплуатируя остальное общество. Сегодня, например, именно такой «механической» связкой большинство нашей либеральной оппозиции и западных «экспертов» - изображают российский правящий режим во главе с «жестоким тираном» В.В.Путиным. Про предшественников которого, прежде всего - о «кровавом диктаторе-узурпаторе» В.И.Сталине - и говорить нечего! Возможно, во времена незапамятные, именно по такой схеме, действительно, царствовал какой-нибудь «прямой потомок Бога Солнца» в компактном обществе невежественных фанатиков, слепо преданных божественному правителю, где все свободные силы и ресурсы (остающиеся после необходимых затрат на выживание) уходили на удовлетворение монарших потребностей и прихотей (на строительство царских дворцов, храмов и усыпальниц, на покорение соседей и пр.). Но уже с середины 19-го века, как минимум, государственные иерархии цивилизованных стран стали слишком велики и сложны, слишком «себе на уме», чтобы обеспечивать реальное единолично-самодержавное правления (даже если оно формально было таковым, как в Российской Империи). За восприятие государственным разумом окружающей среды, за принятие стратегических решений, за преобразование их в команды непосредственным низовым исполнителям – теперь отвечает коллективный аппаратный разума и мотивация его носителей, а вклад самостоятельного анализа/реакции, собственно, верховного правителя и его ближайших соратников/подельников – последовательно сокращается. Давно уже «свита» не просто «играет короля», а сама является «королём» - и вместе с королём, и без него. Наглядный пример - тройка кремлёвских геронтократов – Брежнев, Андропов, Черненко – которые в последние годы правления были совершенно нефункциональны (у Брежнева этот период был особенно длительным), но на работе советской государственной машины это практически не отражалось, она катилась по колее с тем же успехом и в том же направлении, что и при вполне дееспособном Горбачёве. Поэтому, верным представлением классовой деспотии будет субъект - господствующий общественный класс, имеющий в солидарной собственности госинституты и ресурсы общества, с госэлитой, находящейся в широком спектре состояний – от полноценного авангарда до ширмы. Процесс его коллективного «мышления» имеет определённую деспотическую специфику (принципиально отличающий его от демократического коллективного разума), что будет проанализирована ниже на конкретных примерах.

2. ОБЩЕСТВЕННЫЕ КЛАССЫ КАК ОСНОВА ОБЩЕСТВЕННЫХ ФОРМАЦИЙ.

На последнем, верхнем уровне макромоделирования располагается теоретическое представление человеческого общества в целом. Распространённое название разновидностей такого представления - «общественные формации» - будет использоваться и в теории СЛМ. Будучи самыми заметными отметками на координате развития цивилизации, общественные формации позволяют предельно лаконично и наглядно воспроизвести в обществоведческом анализе не только историю конкретного общества (как формационную последовательность), но и аппроксимировать эту историю на перспективу, теоретически обосновав конфигурации прогнозируемые, результаты закономерных/разрешённых формационных переходов.
Каждая формация представляет собой определённое сочетание значений параметров макрообъектов, составляющих общество. По мере его развития (исторической трансформации) последнего будут изменяться не только эти параметры, но и набор образующих макрообъектов.
Будем исходить из утверждения о ключевой роли общественных классов, конфигурация которых (согласно настоящей теории) отражает не только распределение политических сил, но и экономическую конфигурацию общества (поскольку все общественные классы объединяют либо собственников объектов производственной сферы и государственных органов, либо претендентов на этот статус). Тогда общество будет представлять собой сочетание одного или нескольких общественных классов (макросубъектов) и деклассированной человеческой массы.
Ограничимся учётом следующих изменяемых классовых параметров:
1. Разновидность/тип общественного класса (определяемая родом деятельностью входящих в него людей).
2. Уровень демократичности классового информационного ресурса.
3. Уровень господства общественного класса (степень его владения государственной машиной).
По логике настоящей теории общественные классы формируются, в основном, разнонаправленным взаимодействием следующих четырёх факторов, проявляющих себя в конкретных социально-исторических условиях:
1. Комплекс серьёзных и устойчивых солидарных проблем, критичных для потенциальных членов общественного класса. Причём, этот комплекс достаточно явно выражен (всем понятен) и требует для своего разрешения длительного скоординированного коллективного усилия не только потенциальных «одноклассников», но и государственных институтов данного общества.
2. Умеренная условная дистанция между источником проблем по п.1. и средней компетенцией (информационным ресурсом) потенциальных «одноклассников». Чем эта дистанция короче, тем выше их шансы понять реальный механизм своих фундаментальных общих проблем, создать информационно-организационную основу их эффективного разрешения посредством коллективных усилий, начиная с – собственных, внутриклассовых и заканчивая – государственными, охватывающими и остальное общество.
3. Степень достижения общественным классом искомого солидарного блага (степень разрешения проблем по п.1.). Чем она выше, тем будет слабее мотив к дальнейшему совместному действию. Если человеку комфортно и спокойно, если он доволен жизнью и уверен в будущем своих потомков, то свой класс ему не очень-то и нужен, а уж ломать голову над сложными солидарными вопросами государственного уровня в разрезе проблем вероятных и перспективных – для этого надо быть очень большим оригиналом. Нормальное, рационально мыслящее большинство, достигнув определённого уровня устойчивого благополучия, логично предпочтёт вместо классовой/политической активности сосредоточенность на интересах частных, максимум, - на образовании подгрупп/кланов, соревнуясь со вчерашними соратниками уже за благо более локальное.
4. Сложность устройства общества (обычно связанная с разделением и механизацией труда, включая государственные институты). Умножение социальных и производственных иерархий, усложнение государственных/политических практик - ведут к увеличению дистанции по п.2., отчего всё большая масса граждан всё более обеспеченных и культурных слоёв информационно отсекается от всякой эффективной политической самодеятельности и, соответственно, от перспективы собраться в какой-либо класс, даже при наличии явных общих проблем, потенциально решаемых классовой консолидацией.
Для последовательного выявления теоретически разрешённых/прогнозируемых классов и формаций, рассмотрим действие совокупности вышеперечисленных факторов как функции одного аргумента - среднеобщественной биоэнергетики, которая будет последовательно расти от уровня физического выживания до современного сверхкомфортного максимума. Что совпадает с вектором прогресса человеческой цивилизации. Если наша макромодель адекватно отражает реальность, на этом восходящем графике, фактически повторяя ход истории, мы должны последовательно обнаружить, все немногочисленные разрешённые общественные классы и соответствующие им формации. Плюс, там же, на определённых исторических этапах, должны встретиться веские основания для изобретения и попыток внедрения формаций утопических (как характерных социальных феноменов конкретных эпох).
В пользу обоснованности данного подхода говорят неоднократные успешные натурные эксперименты по развороту вектора развития. Они доказывают, что аргументом исторической функции служит вовсе не время, а – биоэнергия, меняя уровень которой историю можно не только остановить, но и - повернуть вспять. При этом - социальная система, культура, производственные структуры и всё остальное - деградируют сами (последовательно возрождая такие безусловные атрибуты архаики, вплоть да потомственных монархов, государственной религии, мучеников за веру, знахарской медицины, философской «науки», колдунов-магов и т.д.).

3. АНАРХИЯ.

Как уже говорилось, любая система управления человеческой массой (инструмент координации её коллективных действий, обычно направленных на производство солидарных благ), включающая профессиональных работников-управленцев и исполнителей, во-первых, требует ресурсов на своё содержание. Во-вторых, консолидация должна окупаться, преследовать рентабельные цели. Поэтому, если природные или социальные условия настолько суровы, что ресурсов среды обитания социума едва хватает на жизнь непосредственных добытчиков благ, и никакие массовые усилия этот уровень не повышают, социально-управленческая иерархия в таком обществе не способна образоваться чисто физически. Наглядный пример - кочевые народности крайнего севера, вынужденные в своей оленеводческой жизнедеятельности ограничиваться чисто номинальными, ритуальными семейно-родовыми структурами.
Поскольку ничего консолидированного (крупнее семейных групп) в подобном обществе не возможно, то в нём, соответственно, не может быть и общественного класса (для консолидации людей нет - ни целей, ни ресурсов). Такую человеческую массу логично определить как бесклассовую (с нулевой классовостью), недемократическую и недеспотическую. Для её формации (вся «социальная сложность» которой умещается в узком диапазоне - от независимых, самостоятельно действующих хомо-сапиенсов до их естественных семейных микроколлективов, без которых род человеческий просто не воспроизводится) подходит известное определение «АНАРХИЯ». Каждый из анархистов самостоятельно выполняет весь спектр посильных работ, от производственных (экономических) до - защиты плодов своего труда (традиционно относимой к ведению государственных органов, и потому далее именуемой - «государственной»). Какая-либо политическая деятельность в таком обществе невозможна по определению (за неимением консолидированной биоэнергии, не может быть и борьбы за неё).

4. НАРОДНАЯ ДЕМОКРАТИЯ И НАРОДНАЯ ДЕСПОТИЯ.

Хотя по затратам на силовые органы/функции (минимальным) анархия располагается ближе всех остальных конфигураций к началу координаты биоэнергетики (к абсолютному биоэнергетическому нулю), на роль изначальной общественной формации, с которой начинается история цивилизации, она явно не подходит. В дикой суровой природе, малолюдной и невежественной, но с богатым животным миром, мог выживать и развиваться только достаточно сплочённый коллектив хомо-сапиенсов. По закону биоэнергетического преимущества, централизация и иерархия – возникают в человеческой массе, прежде всего, в тех видах деятельности, где достигается максимальный биоэнергетический эффект консолидации, где выше отдача от объединения усилий. А неэквивалентное, силовое перераспределение чужого и защита своего добра - в диких джунглях всегда были на порядки рентабельнее производства и обмена эквивалентного, добровольного (традиционно относимых к сфере экономики, и потому здесь именуемых – «экономическими»).
Первыми силовыми перераспределителями человеческой биоэнергии служили хищные звери, дававшие хомо-сапинсам веское основание для стайно/племенной самоорганизации, существенно превышающей уровень семейной кооперации. Та же стайность позволяла дикарям более эффективно охотится на крупную дичь - уже как на объекты собственного перераспределения. По закону солидарного преимущества, эти первые человеческие предприятия были организованы как предельно мотивированные солидарно, добровольно объединявшие всех членов социума. Отрасль же экономическая оставалась неорганизованной, предельно раздробленной (если не считать солидарным экономическим действием коллективный загон зверя и такие общественные работы, как рытьё общей ирригации, огораживание посёлка и т.д.).
Высокий уровень мотивации и сотрудничества, прежде всего - в сфере силового/государственного взаимодействия, позволяет считать первым в истории классовым образованием объединение всех дееспособных граждан суверенного архаичного общества, уровня племени или городской общины, совместно владеющих территорией своего проживания и устанавливающих на ней законы жизнедеятельности (хотя определение подобного общества как бесклассового достаточно популярно). Жизнь на заре цивилизации была весьма экстремальна, с понятными всем общими проблемами (а не понятное тогда доходчиво объясняли - религия и строгие обычаи), что делало общество сплоченным, достаточно однородным, с минимальной (более, по мере необходимости) государственной иерархией.
Господствующий народный класс такого общества солидарно владел своей примитивной государственной машиной (в которую его члены сами же поголовно и входили по мере необходимости, когда каждый гражданин являлся добровольным - воином, полицейским, парламентарием, участником общественных работ и пр., вплоть до военноначальников). Логичное название такой конфигурации - «НАРОДНАЯ ДЕМОКРАТИЯ». В отличие от анархии, в народно-демократическом обществе уже есть коллективный хозяин и есть предмет его владения. На экономические иерархии (предприятия) такому обществу ресурсов пока не хватает, от чего его экономика остаётся анархической, либерально-атомизированной. (С устранением дефицита, как только условия позволяют микросубъектам экономической отрасли начать объединяться в макрообъекты, собственники и начальники последних автоматически выделяются из общей народной массы, проникаются отдельным солидарным интересом, закладывая тем самым фундамент другого общественного класса и другой формации.)
Естественной, закономерной реакцией народно-демократического общества на серьёзную солидарную угрозу (прежде всего – военную) будет снижение уровня народовластия в пользу единоначалия. Централизация и персонификация власти, с максимальным кредитом доверия, при отсутствии трудоёмкого контроля и отчётности (в экстремальных условиях - просто невозможных), является самой эффективной стратегией. Реализуя её, архаичное общество плавно, без революционных потрясений, переходит от демократии к смежной недемократической формации – «НАРОДНОЙ ДЕСПОТИИ», которая отличается лишь формой организации народного класса (теперь становящимся иерархически подчинённым, подначальным верховному правителю и элитной группе его ближайших соратников). Масса рядовых граждан, оставаясь господствующим макросубъектом, передаёт госэлитному микроколлективу значительную часть своего права хозяина государства, делая это добровольно, без использования госаппарата принуждения, (которого в примитивном обществе не может быть по определению). Экономика такого солидарно-деспотического общества остаётся предельно демонополизированной (анархической), в либеральной собственности граждан.
На восходящем графике общественной биоэнергетики народные – демократия с деспотией, будут идти вслед за анархией, поскольку для своей реализации требуют более благоприятных условий (должны располагать дополнительными ресурсами на явно присутствующую социальную иерархию и на госструктуру - пусть и самые примитивные, функционирующие эпизодически).

5. БЕСКЛАССОВЫЙ АБСОЛЮТИЗМ.

По логике СЛМ, когда солидарными хозяевами государства и нанимателями его правящей элиты являются примитивные кустарные производители (скотоводы, малоземельные крестьяне, ремесленники-кустари), их демократическая, стихийно складывающаяся власть не может распространяться выше уровня поселкового/племенного самоуправления. Только в таких условиях правящая верхушка может эффективно контролироваться и обновляться подначальным населением благодаря предельно низкой, одно-двух уровневой иерархии, выполняющей самые простейшие и прозрачные властные функции, в условиях стабильно высокого солидаризма общества (обусловленного тяготами жёсткого, примитивного быта, под сильным воздействием таких консолидирующих инструментов как религии и строгие обычаи, воспитывающих демократическую культуру).
Поэтому, как только госиерархия вырастает сверх определённого предела (обычно, в ходе объединения племён/родов каким-нибудь активным и успешным вождём) на базе той же анархической, либеральной экономики, и жизнь более-менее налаживается, правящая верхушка автоматически отдаляется от народа информационно и статусно до уровня, достаточного для «физической» ликвидации демократического режима. Что дополнительно усиливается эффективной манипуляцией сознанием дремучего электората средствами религиозных культов, в целях его максимально мирного, несилового подчинения верховной власти. Народный класс при таком режиме автоматически сходит на нет, атомизируется, забывает о своих реальных солидарных интересах, вытесняемых из массового сознания директивами и лозунгами, отражающими уже чисто элитные интересы.
Если нет достаточной массы людей среднего социального уровня для образования общественного класса на промежуточных ступенях общественной иерархии, и если госаппарат (включая служителей культа) ещё ничтожен чтобы самому стать классом, данную конфигурацию общества можно считать предельной, абсолютной деспотией (АБСОЛЮТИЗМОМ) – сочетанием примитивной государства, в либеральной собственности элитного микроколлектива (военноначальники, жрецы, потомки Богов и прочие «избранные»), и предельно демонополизированной (всё ещё анархической) экономики, в либеральной собственности деклассированного населения.
С началом колониальной эпохи, несмотря на качественно иную, многократно выросшую среднюю биоэнергетику человеческой цивилизации, примитивные формации продолжают оставаться актуальными конфигурациями, периодически реализуясь в жизнедеятельности подчинённых социумов и изолированных социальных групп, существующих в связке с обществом-эксплуататором (более развитым, сложноорганизованным и сильным). Высокоразвитые хозяева контролируют подвластных анархистов, народных демократов и деспотов-царьков - не в режиме прямого управления, а сужением области их собственных результативных действий за счёт принудительного ограничения биоэнергии до уровня выживания, а также, пресечением любой самоорганизации подчинённых социумов сверх установленного минимума. На дне такой искусственной биоэнергетической ямы люди вполне самостоятельны в своих действиях (вроде илотов на своих клочках земли, индейцев в резервации, крепостных в сельских общинах).
Также, примитивные формации до сих пор складываются как кратковременные межформационные переходные состояния. Когда старая социальная система, по каким-либо причинам ставшая нежизнеспособной, с её характерными учреждениями и классами - рассыпается, а новая – только начинает складываться, общество временно скатывается к примитиву и архаике, хотя ресурсов для прокорма высокой иерархической надстройки и сложных структур – государственных и экономических - более чем достаточно. Самый последний наглядный пример – многочисленные квазигосударственные анклавы самых архаичных форм, возникавшие на территории бывшего СССР в переходный период конца 20-го века.

6. РАБОВЛАДЕЛЬЧЕСКИЕ - ДЕМОКРАТИЯ С ДЕСПОТИЕЙ.

По мере развития цивилизации, с ростом экономической продуктивности, постепенно складывается общественный класс следующего качественного уровня, образуемый теми же соплеменниками/общинниками/горожанами, в дополнение к земле обладающими и невольниками. У рабовладельцев появляются новые солидарные интересы и цели – средствами государства держать в покорности постоянно растущую невольничью массу, исправно её обновляя. (Если, конечно, считать рабов людьми и членами общества. Определяя их домашними животными, рабовладельцы остаются народным классом, только с увеличенным парком рабочего скота и усложнённой государственной практикой).
По закону соответствия, такое экономические усиление даёт гражданам возможность (как демократическому электорату) держать в подчинении и более высокую пирамиду власти - вплоть до компактного рабовладельческого государства, уровня античной городской республики. Тем самым народно-демократический режим трансформируется в более прогрессивную форму - «РАБОВЛАДЕЛЬЧЕСКУЮ ДЕМОКРАТИЮ», с формационными параметрами: государство, находящееся в солидарной собственности класса граждан-рабовладельцев, и субъекты экономики (рабовладельческими хозяйствами) - в либеральной собственности членов того же класса. Довольно напряжённая и жёсткая жизнедеятельность общества рабовладельцев, протекающая в окружении других охотников за живым товаром и варваров, с ещё заметным дефицитом биоэнергии, поддерживает достаточный солидарный тонус граждан, обеспечивающий устойчивость демократического режима.
Рабы, хотя в большом количестве и создают своим хозяевам определённые солидарные проблемы, до состояния общественного класса никогда не дорастают, поскольку в их повседневной рабской жизнедеятельности отсутствует возможность для исполнения коллективных действий, преследующих солидарные "рабские" чаяния и способных воплотиться в соответствующих социально-политических структурах (Восстания рабов, когда они действовали как военно-демократический солидарный коллектив - лишь кратковременные эксцессы. Типичной же является рабская покорность и аполитичность. Даже в относительно цивилизованном 19-ом веке свободу американским рабам принесла не их "классовая борьба", а военная агрессия индустриально развитых, буржуазных северных штатов.) Энергии рабов более чем достаточно для борьбы с рабовладельцами за свой солидарный интерес, но почти отсутствует соответствующий информационный ресурс и мотивация, о чём, разумеется, хозяева заботятся особо, держа невольников в невежестве и страхе.
Как и в случае с народной демократией, при обострении ситуации (в силу понятной всем необходимости мобилизации общества) происходит естественный переход изначально демократического рабовладельческого общества в состояние солидарной, классовой деспотии. Государственный инструментарий, коллективные ресурсы, полномочия - передаются в распоряжение классового авангарда (правящей группировки), а сам общественный класс (в основной своей части) выстраивается в военную иерархию, при неизменной форме экономики. Так как немногочисленные на тот момент государственные служащие ещё тесно связаны с господствующим классом (все сановники и военноначальники по совместительству являются и владельцами крупных рабовладельческих хозяйств), то деспотия остаётся классовой - «РАБОВЛАДЕЛЬЧЕСКОЙ». Солидарным хозяином государства остаётся класс рабовладельцев, хотя власть деспотического типа концентрируется в руках элитного микроколлектива. Самый наглядный пример такой трансформации – переход Римской империи от демократии (консульской) к деспотии (императорской).
К тому же антидемократическому эффекту логично приводит и укрупнение обществ сверх определённого предела (главным образом, через присоединение соседей – таких же архаичных демократий или деспотий). Увеличение и усложнение обслуживаемой человеческой массы требует расширения и усложнения госотрасли и её штата, отвечающих за внешнюю военную экспансию, оборону, внутренний порядок (в том числе и средствами государственной религии). В то время как информационно-политические возможности господствующего класса практически не меняются, что и обуславливает потерю им демократического качества.

7. МОНАРХИЯ, ФЕОДАЛИЗМ, ДВОРЯНСКАЯ ДЕМОКРАТИЯ.

Прогресс, идущий медленно, но верно, последовательно повышает продуктивность хозяйствования (растёт культура производства, появляются зачатки механизации, развивается правовая основа), благодаря чему эксплуатация относительно свободных людей, платящих землевладельцу за предоставляемый им природный ресурс, становится более рентабельной, нежели содержание рабов. Соответственно, землевладельцы-рабовладельцы трансформируются в землевладельцев-арендодателей. Что постепенно формирует класс следующего, третьего типа, объединяющий чистых землевладельцев (помещиков, лендлордов, латифундистов и пр.), эксплуатирующих, в основном, свободных крестьян и ремесленников – арендаторов земли.
Этот же класс землевладельцев составляет основу уже заметного на тот момент штата государственных служащих, выстраиваясь в иерархию дворянских титулов (с привязанными к ним вотчинами), на вершине которой располагается классовый авангард – монархическая госэлита, обычно являющаяся самым крупным землевладельцем. Тем самым, предыдущие, рабовладельческие формации – деспотия и демократия - получают новую классовую основу и, соответственно, преобразуется в формацию следующих типов. Государственная машина оказывается в солидарной собственности иерархического, недемократически организованного класса землевладельцев (в авангарде которого находится монарх с группой высших сановников), а экономика, поделённая на поместья, - в либеральной собственности того же класса (с незначительным буржуазным сектором). Для именования данной недемократической формации, по своей сути – солидарной помещичьей деспотии, более всего подходит известный термин - «МОНАРХИЯ».
Естественное стремление первых лиц государства передать детям свои карьерные достижения с сопутствующими высокому посту привилегиями (уже близкими к «божественным») и капиталом, ещё в развитых рабовладельческих деспотиях приводило к законодательному оформлению наследования верховной власти, к освящённому религией формально единоличному, потомственному распоряжению государственными институтами, что ещё сильнее цементирует деспотическую форму господства класса землевладельцев. Демократическая форма его правления встречается крайне редко. Например, польская шляхта с её выборной монархией и правом вето у последнего шляхтича. Демократический режим жизнедеятельности данного класса создаёт слабое, неустойчивое государство, не способное противостоять соседним деспотиям, поэтому возникает как исключение. Его логично определить как «ДВОРЯНСКАЯ ДЕМОКРАТИЯ», отличающаяся от деспотии демократической организацией класса землевладельцев-аристократов.
Конфигурация прав собственности на экономику обоих формаций зависит от точки отчёта. Если экономическими субъектами считать реальных производителей – крестьян, ремесленников, купцов, то она будет более раздробленной, нежели экономика рабовладельческих хозяйств. А если субъект экономики – землевладелец, то степень монополизации будет такой же средней как при рабовладельческом строе, и так же - в либеральной собственности членов господствующего класса.
Хотя в отдельных обществах монархия распространяет свою власть на некоторые экономические процессы (прежде всего, на накопление и распределение продуктов, как, например, в империях доколумбовой Америки или Китае) само национальное производство остается, преимущественно, кустарно-либеральным – как единственно возможный режим при низкой биоэнергетике социума, усугубляемой существенными издержками на содержание постоянно растущего госаппарата и жирующего господствующего класса.
Чем прожорливее государственная машина, чем больше штат её сотрудников, чем затратнее проекты (вроде непрерывного строительства пирамид, ублажения столичной черни, расширения империи до границ Ойкумены во славу богоподобного монарха), тем надёжнее кормящая его экономическая отрасль фиксируется в состоянии массива энергодефицитных архаичных сельских общин. Поэтому экономическое развитие обширных аграрных монархий идёт достаточно медленно – на саморазвитие и структурирование национальной экономики остаётся минимум ресурсов. (Как, например, в России, Китае или Испании). Дополнительным фактором атомизации экономики монархического общества служит стремление господствующего класса минимизировать свои траты на контроль за народной массой, реализуемое фиксацией всех, занятых самодеятельным примитивно-кустарным хозяйствованием, в состоянии минимальной социальной организации.
Если монархическая государственная верхушка по каким-либо причинам (прежде всего - династическим), дробится на несколько близких по рангу госиерархий (живущих на общем атомизированном аграрно-кустарном субстрате, доставшимся от родительского общества), или если сильные землевладельцы-сеньоры делят на части и приватизируют ослабленную государственную машину, становясь в своих вотчинах властью выше королевской, то образуется новая конфигурация - «ФЕОДАЛИЗМ» - осколки государства в либеральной собственности группировок госэлиты, живущих на кустарно-либеральной экономике. В такой формации класс землевладельцев-аристократов дробится на несколько группировок/кланов, обладающих деспотической властью в зонах своего влияния и господствующих над анархической народной «экономической» массой, пребывающей стараниями феодалов в хроническом биоэнергетическом дефиците.
Так как слабое, разобщённое феодальное государство неэффективно и крайне прожорливо, то обслуживаемая им страна обычно становится лёгкой добычей более сильных соседей. (Отсталое, феодально-аграрное общество - типичное состояние колониальных владений, вроде Индии - в составе Британской Империи). Поскольку высокие издержки феодализма явно тормозят переход к следующей стадии развития (подрывают раннекапиталистическую экономику), ликвидация монархом-деспотом феодальных вольностей с подчинением госэлите феодалов-землевладельцев - являются необходимым условием трансформации аграрно-кустарного производственного сектора в, преимущественно, промышленно-городской, обеспечивающей дальнейший рост общественной биоэнергетики.
В принципе, класс крупных земельных собственников вместе с двумя его предшественниками можно считать одним социальным образованием, претерпевающим естественную историческую трансформацию без качественных скачков и конфликтов (потомки одного рода со своим фамильным богатством и постоянной, преемственной идеологией, вполне могли в какой-нибудь Италии последовательно, эволюционно пройти все три вышеописанные классовые стадии).
Главный объект эксплуатации хозяев земли – свободные крестьяне, так же как и рабы, проявляют себя классово в минимальной степени, только в ходе стихийных восстаний, поэтому удовлетворение их главного стремления – наделения землёй, обычно происходит в рамках государственной земельной реформы, проводимой не классовым авангардом сельского пролетариата (крестьянско-классовой госэлитой), а волей следующего правящего класса - буржуазии, имеющего к крестьянству ещё меньшее отношение, нежели помещики.

8. БУРЖУАЗНАЯ ДЕМОКРАТИЯ И ПРОЛЕТАРСКИЙ КВАЗИКЛАСС.

В тех обществах (обычно – монархических), где создаются благоприятные условия для массового образования новых объектов экономической отрасли, основанных не на земельной ренте, а на ремесленно-промышленном производстве, торговле, колониальном грабеже - начинает закладываться основа нового класса - буржуазного. Тому же способствует и последовательный рост производительности фабричных работников с их инструментами (пресловутое «развитие производительных сил»). Рано или поздно, разросшийся под сенью монархической деспотии буржуазный социальный слой меняет баланс политических сил в свою пользу и становится новым господствующим классом - новым хозяином госмашины (чаще всего - через буржуазную революцию).
Предыдущий владелец государства - класс землевладельцев/помещиков-аристократов, возглавляемый монархической госэлитой, уже не столько трансформируется (как при всех предыдущих формационных переходах), сколько вытесняется экономически и политически, как не разделяющий солидарные интересы хозяев промышленного капитала (прежде всего - их естественную тягу к перераспределению природных и общественных ресурсов, к выдвижение их на рынок, где буржуазия имеет явное преимущество). Плюс, новому капиталу необходима и иная внешняя государственная политика, более агрессивная и, соответственно, дорогая. Примеры типичных классовых конфликтов буржуазии с рабо/землевладельцами – английская и французская - революции, компания за запрет рабства в Великобритании, гражданская война северян и южан в США.
Предприниматель/фабрикант, в силу особенностей своей жизнедеятельности, менее всех предшествующих крупных собственников подходит на роль совместителя государственных и экономических функций. Если владелец поместий легко становился государственным деятелем/служащим и – наоборот, то для капиталиста подобное совмещение профессий уже затруднительно (или будет нести ущерб его капитал, или – вверенное ему госучреждение). Поэтому классовое господство буржуазии невозможно без развитой «госноменклатуры», без достаточного штата государственных служащих, которых капиталисты нанимают в штат государственной машины. Соответственно, для сохранения демократического режима требуются всё более сложные государственные технологии, начиная с деления госаппарата на «ветви власти» (на отдельные госпредприятия - исполнительное, законодательное, судебное, военное и пр., которые не только технологически оптимизируют производство соответствующих общественных и классовых благ, но и политически разобщают номенклатуру, ослабляют её поползновения к единовластию). Что, впрочем, не означает феодального дробления государства, поскольку все ветви госсектора всегда демократически подчинены единственному буржуазному классу. Технологии фактической консолидации формально «ветвистой госвласти» достаточно просты и реализуются повсеместно.
В результате, создаётся новая формация - «БУРЖУАЗНАЯ ДЕМОКРАТИЯ»: монопольное, консолидированное государство - в солидарной собственности класса буржуазии, и среднемонополизированная экономика - в либеральной собственности членов того же класса. Стабильно высокий биоэнергетический тонус буржуазной жизнедеятельности (особенно, в период первоначального накопления, в условиях остро-конкурентной среды, простирающейся и на международный рынок), заставляет владельцев капиталов постоянно помнить об их солидарных интересах, позволяя веками сохранять статус господствующего класса в условиях последовательно ускоряющегося прогресса, наиболее быстрого, именно, при буржуазной демократии. (Смежной ей недемократической формации – «буржуазной деспотии» - не существует.)
Одержав политическую победу над классом землевладельцев и заняв господствующую позицию в обществе, во внутренней политике буржуазия сосредотачивается на урегулировании отношений с армией наёмных работников - пролетариатом. Последний сильнее двух других «макрообъектов» угнетения (рабов и крестьян) проявляет свойства общественного класса, но делает это только в определённый исторический период, реагируя на жёстокую доиндустриальную эксплуатацию и бесправие. В условиях явно несправедливых и тяжёлых (примитивная механизация, высокая составляющая низкооплачиваемого ручного труда, отсутствие государственной социальной защиты) пролетарии имеют понятные солидарные интересы и сильные мотивы к объединению, реализуемые в рабочих движениях и партиях, прямо влияющих на государственную политику буржуазной демократии в ходе активной политической борьбы (начиная с забастовок и демонстраций, и заканчивая партийным представительством в государственных органах).
Но каждая из двух вариантов победы в этой борьбе быстро ведёт к спаду рабочего движения, к деклассированию рабочих. Если пролетарии добиваются своих целей в индустриальном капиталистическом обществе, вынуждая буржуазию гуманизировать и социализировать их жизнедеятельность, наконец обретённые – сытость и комфорт – гасят политическую активность трудящихся, лишают их мотивации к дальнейшей борьбе, сводя на нет и пролетарскую классовость. Сохраняются только профсоюзные объединения, используемые для защиты узкопрофессиональных, цеховых интересов.
Ускоряет процесс деклассирования рабочих сложность госмашины индустриально-буржуазного общества. Она настолько удалена «информационно» от жизнедеятельности даже самых квалифицированных пролетариев, что лишает их всякой возможности контролировать (как класс) даже своих непосредствннных политических выдвиженцев (рабочих лидеров), делегированных в государственную власть. Последние быстро отрываются от электората и входят в правящий буржуазный класс в качестве профессиональных политических функционеров. Например - верхушка английских лейбористов и других европейских рабочих партий первой половины 20-го века.
Второй возможный результат антибуржуазного выступления пролетариата - успешный революционный переход от капитализма к социализму (экспроприацией буржуазного класса в пользу нового, «рабоче-крестьянского» государства, с возникновением новой формации – номенклатурной деспотии, о сути которой – в следующем разделе). Здесь классовость рабочих разрушается другой технологией – ни столько повышением их жизненного уровня, сколько искоренением всякой низовой политической самодеятельности, полной ликвидацией демократических институтов, монополией партийно-государственного аппарата на распространение любой массовой информации. Когда строго карается даже намёк на несанкционированную сверху политическую активность и самоорганизацию, противостоящая госрежиму социальная группа не может политически развиваться, легально формироваться как класс. Кстати, аналогичной антиклассовой технологией пользуется и контрреволюционная, крайняя, реакционная буржуазно-номенклатурная диктатура, обычно определяемая как фашистская, репрессиями ликвидирующая все левые антибуржуазные рабочие партии и профсоюзы.
Буржуазная демократия, при всех её недостатках, всё-таки даёт пролетариям и другим некапиталистам возможность политической самодеятельности и консолидации (пусть и с рядом неявных ограничений), в отличие от «красной» номенклатурной деспотии или «коричневой» буржуазно-номенклатурной деспотии. Из чего следуют две возможные трактовки пролетарской классовости, обе противоречащие традиционному представлению (прежде всего – марксистскому). Первая - пролетариат никогда не был полноценным общественным классом, поскольку он физически не способен создать своё пролетарское государство (выдвинуть собственную, подчинённую ему госэлиту, и стать хозяином общества – правящим классом). Вторая трактовка: пролетариат это – пробуржуазный класс, в симбиозе со своими работодателями-буржуями строящий комфортное «общество потребления» и диалектически (по закону хронического либерализма) отмирающий с вводом его в эксплуатацию.
Состояние неустойчивой, кратковременной классовости, аналогичное пролетарскому, часто демонстрирует население колоний или прирезанных к империям национальных анклавов, ведущих национально-освободительную борьбу. В ходе которой бунтующие массы самоорганизуются народно-демократически или народно-деспотически, демонстрируя квазиклассовость ещё более зыбкую, нежели у рабочих. Как только восставшие добиваются независимости и переходят к мирной жизни, в их обществе резко усиливается социальное расслоение и устанавливается одна из форм деспотии имущих классов (в редких случаях – буржуазная демократия).

9. КОММУНИЗМ И СОЦИАЛИЗМ.

Последовательный рост мощности и концентрации капиталистического производства, начавшийся ещё при монархиях и резко ускорившийся при буржуазной демократии, вызывает в передовых капиталистических странах качественные изменения. Их политика становится империалистической, порождающей острые конфликты на международной арене, военные издержки которых ложатся на народные массы. Продолжаются и экономические кризисы, раз за разом демонстрирующие объективные дефекты либеральной (частной) собственности на средства производства. В результате, классовые интересы буржуазии начинают слишком явно расходиться с интересами нижестоящих социальных групп - главных поставщиков рабочих рук и пушечного мяса, традиционно несущих все основные тяготы.
Совокупность данных факторов логично подталкивают философов-обществоведов (стоящих на позициях абстрактной, чистой справедливости, склонных к упрощённым социальным конструкциям и критически относящихся к централизованному государству, всегда служившему инструментом господства имущих, привилегированных классов) к проектированию обществ-коммун, основанных на солидарной мотивации и общественной собственности (распространяющейся не только на государственные учреждения, но и на производственные объекты). Да и плюсы от солидаризации работников (заменой частной собственности на – общественную, и потогонной либеральной мотивации на – солидарную,) многим поначалу видятся вполне реализуемыми (до их первой экспериментальной проверки).
Разница между проектами обществ, призванных обеспечить: социальную справедливость, свободный труд и бескризисное развитие - состояла лишь в планируемой степени централизации (огосударствления-обобществления) объектов экономики и - государства. Социалисты-утописты, творившие на заре промышленной революции, ещё оставались сторонниками централизованного, демократического государства, поэтому планировали поменять лишь его собственника - вместо буржуазного класса хозяином госорганов должно было стать всё общество. Так же, ими предполагалось мирно, без экспроприации, реформировать и сферу экономики, эволюционно изменяя форму собственности её объектов (частных предприятий) передачей их в солидарную собственность своего персонала. Аналогичные коллективные экономические структуры должна была породить и кооперация кустарей.
Утопия марксистов - «КОММУНИЗМ» - куда более радикальна, поскольку решает социально-экономические проблемы буржуазно-демократического общества полной ликвидацией класса буржуазии (запретом частной собственности на средства производства) и уничтожением централизованной государственной машины (как инструмента господства всех известных эксплуататорских классов). Новой коммунистической формации следовало воцариться «исторически закономерно», сочетая государственно-монополистическую плановую экономику, находящуюся в солидарной собственности господствующего общественного класса трудящихся (пролетариев), демократически этим классом управляемой, и - анархическое государство (предельно демонополизированное), находящееся в либеральной собственности тех же тружеников. (Предполагалось раздать каждому пролетарию собственную частицу госвласти в виде винтовки и права её применения, образуя т.н. «власть вооружённого народа», распространяемую, уже в солидарной форме, на экономический сектор коммунистического общества, организованный как единое госпредприятие, управляемое наёмными чиновниками, которые служат пролетарскому общественному классу.)
Два закона СЛМ: хронического либерализма и деградации элиты - ставят крест на обоих антибуржуазных проектах (что подтвердили многочисленные исторические эксперименты). И малые коммуны-фаланстеры, и большие государственные предприятия «коммунистического труда» – даже в самых благоприятных условиях быстро деградируют функционально из-за демотивации (солидарной) персонала, начиная с дирекции и заканчивая рабочими. Для поддержания работоспособности объектов новой, нерыночной экономики приходится возвращаться к либеральной мотивации (к материальному стимулированию кнутом и пряником). Также, абсолютной нежизнеспособной показывает себя и анархическая "власть вооружённого народа", на практике мгновенно перерождающаяся в крайнюю деспотию координаторов этой власти, новоявленных «слуг народа».
Что неоднократно наблюдалось в ходе всех успешных народных восстаний. Так, например, практичные большевики-ленинцы вместо явно абсурдного анархического либерального «негосударства» Маркса сразу взяли курс на нормальную иерархическую деспотию, объясняя это временной, вынужденной мерой, обещая совсем скоро, после победы над классовым врагом, в полном соответствии с идеей «отмирания государства», демонтировать этот «инструмент классового господства» за ненадобностью, а до той поры – да здравствует «диктатура пролетариата»!
В их социалистическом проекте «окончательного решения рабочего вопроса», отнятые у буржуазии капиталы и государственная власть – оказываются вовсе не в коллективной собственности трудового народа (как то обещали основоположники), а - в солидарном владении нового господствующего класса, состоящего из управленцев/чиновников государственных учреждений и казённых производственных предприятий. (Подробно описан этот общественный класс, например, в работе Михаила Восленского «Номенклатура. Господствующий класс Советского Союза»*.) На Западе распространенное название его обуржуазенной разновидности – «истеблишмент», но здесь мы будем пользоваться более привычным для русско-советского уха термином – «номенклатура».
По логике СЛМ, чем выше степень национализации производственного сектора, чем дальше общество зашло по пути «реального социализма», чем сильнее в нём «огосударствлена» политика и экономика, тем больше будет в нём разнообразных «слуг народа» (штат и начальство госучреждений), объединяемых своей специфической номенклатурной солидарностью, правящих державой в режиме классово-солидарной деспотии – «номенклатурной» (как опирающейся на жёстко связанный иерархией недемократический класс). История этот вывод неоднократно подтвердила: абсолютно везде новая революционная номенклатура (в социалистическом проекте - особенно многочисленная и полновластная) мгновенно проникается своим специфическим солидарным интересом, консолидируется и образует отдельный класс, сразу стоящий на позиции господствующего, в то время как планируемый новый «господствующий пролетарский класс» остаётся чисто умозрительным образованием.
По закону соответствия, трудящиеся массы, даже горящие революционным задором, ничего этим естественным элитно-номенклатурным «реформам» противопоставить не могут, от чего госорганы вместе с объектами экономики, уже в виде централизованных сверхмонополий, становятся не обещанной солидарной собственностью трудящихся, а - солидарной собственностью нового общественного класса - номенклатуры, с образованием устойчивой недемократической, небуржуазной формации – СОЦИАЛИЗМА (НОМЕНКЛАТУРНОЙ ДЕСПОТИИ), состоящей из монопольного государства и монопольной экономики, - в солидарной собственности класса номенклатурщиков, жёстко выстроенных иерархически.
Из законов СЛМ вытекают следующие естественные свойства социалистической формации (хорошо объясняющие, в частности, некоторые феномены нашего недавнего советского прошлого и текущей, начала 21-го века, кризисной реальности мирового лагеря капитализма):
- солидаризация социалистического (национализированного и централизованного) общества даёт наибольший прирост национальной биоэнергетики, больше чем при любой другой из реализуемых формаций;
- социалистическое общество эффективно только в экстремальных ситуациях (когда оно естественным образом переводится в солидарный режим);
- стремление придать общественным действиям предельно возможную энергию/мощность всегда приводит к социалистическому проекту (предусматривающему солидаризацию, концентрацию и национализацию, успех которых всегда порождает социализм);
- десолидаризация/либерализация социалистического общества обрушивает его биоэнергетику сильнее, чем в любой другой реализуемой формации.
Наглядная иллюстрация вышеперечисленных свойств социализма – история СССР, прошедшего все его фазы. Сначала - мощный (возбуждённый революцией, войнами, тотальным идеологическим воспитанием) массовый солидаризм, привитый молодому советскому обществу суровыми внешними обстоятельствами начала 20-го века, обеспечивший его бурное развитие. К началу века 21-го это запал полностью иссяк, а советский номенклатурный класс выродился до полной невменяемости и предательства. Что, в совокупности, и ввело советскую государственно-экономическую супериерархию в ступор (несмотря на интенсивное кормление гигантского управленческого аппарата), а общество - в глубокий системный кризис, в ходе которого поменялся господствующий класс и, соответственно, общественная формация.

10. БУРЖУАЗНО-НОМЕНКЛАТУРНЫЙ КЛАСС И ЕГО ДЕСПОТИЧЕСКОЕ ГОСПОДСТВО.

Самое распространённое на сегодня обоснование/доказательство классовости советской номенклатуры (изложенное, в частности, вышеупомянутым М. Восленским *) основывается на классификации экономических систем по используемых в них технологиях принуждения: внеэкономической и экономической. Последняя свойственна прогрессивному капитализму, а принуждение внеэкономическое, «палочное» практикуется в регрессивном, архаичном, тупиковом феодализме. По этой же логике, в феодально-централизованных обществах, начиная со средневекового Китая и заканчивая странами «реального социализма», включая СССР, правящим/господствующим классом является номенклатура, а в обществах капиталистических – буржуазия.
. . . Повторим в последний раз: диктатура номенклатуры – это феодальная реакция, строй государственно-монополистического феодализма. Сущность этой реакции в том, что древний метод "азиатского способа производства", метод огосударствления применен здесь для цементирования феодальных структур, расшатанных антифеодальной (буржуазной) революцией. Архаический класс политбюрократии возрождается как "новый класс" – номенклатура; он устанавливает свою диктатуру, неосознанным прообразом которой служат теократические азиатские деспотии. Так в наше время протянулась стародавняя реакция, замаскированная псевдопрогрессивными "социалистическими" лозунгами: сплав феодализма с древней государственной деспотией. Как бы этот сплав ни именовался – национал-социализмом, реальным социализмом, фашизмом,- речь идет об одном и том же явлении: тоталитаризме, этой чуме XX века.. .(*)
Когда же, по тем или иным причинам издержки внеэкономического (азиатского, тоталитарного) принуждения становятся закритическим и феодальная система сыпется, с ней приходит конец и номенклатурному классу, на смену которому приходит единственно возможный уклад (как более прогрессивный) – капиталистический, со здоровым экономическим принуждением/стимулированием, господствующей буржуазией и парламентской демократией.
….Если существует мощное (феодальное) централизованное государство, как в восточных деспотиях, тогда господствующий класс состоит из правящих именем монарха бюрократов, которые эксплуатируют непосредственных производителей через аппарат государства. Следовательно, правит в Советском Союзе и в других странах реального социализма класс политбюрократии – номенклатура, то есть тот класс, который логически и должен править при государственно-монополистическом феодализме. ..Всему на свете бывает конец, не увернуться от него и номенклатуре. Путь эволюционный – перерастание диктатуры номенклатуры в посленоменклатурный строй, то есть либерализация политического режима в стране, становление современной рыночной системы хозяйствования с тремя секторами – частным, кооперативным и государственным, отказ от колхозно-совхозной барщины и переход к современному машинизированному фермерскому сельскому хозяйству…
. . . Не станет ли в России после ухода номенклатуры еще хуже: гражданская война, анархия, терроризм, хаос и одичание, и в итоге – новая диктатура …Исторический опыт не подтверждает этих угроз. Национал-социализм в Германии и Австрии, фашизм в Италии, франкизм в Испании, вассальные тоталитарные режимы в малых странах Западной Европы – все они сменились демократиями. На смену тоталитаризму, диктатуре номенклатуры закономерно приходит не какое-нибудь выдуманное идеологами общество, а парламентская демократия. Она приходит со всеми своими благами и проблемами, солнечными и теневыми сторонами, как органически рожденное, развитое общество нашей эпохи… все люди станут жить неизмеримо лучше и материально, и духовно, чем при диктатуре номенклатуры. Плюралистическое общество парламентской демократии надежно это гарантирует… Ибо мир наш – неуверенно, иногда скачками, порою на время отступая назад,- движется не от свободы к рабству, а от рабства к свободе. (*)
Данная концепция и вытекающий из неё прогноз неизбежной победы буржуазно-демократического добра над тоталитарно-номенклатурным злом – выглядели более-менее правдоподобно в конце 20-го века, в период кризиса и распада социалистического лагеря, происходивших на фоне экономического подъёма «золотого миллиарда», захватывавшего освобождающиеся ресурсы и рынки советских конкурентов, проигравших «холодную войну». Победителей не судят, поэтому, пока всё шло гладко, ни у кого не возникало даже повода задуматься о том, кто реально хозяйничает в передовых западных демократиях (чей разум и чья мотивация - ими управляют). Масса проблем первого постсоветского десятилетия, наблюдавшихся в осколках Союза, шедших явно вразрез с красивой либеральной теорией становления буржуазной демократии, обычно списывались на переходный период. Но дальше, уже в первые десятилетия века 21-го, свидетельства явной преувеличенности слухов о смерти тоталитаризма и номенклатурного класса, якобы навсегда задавленных рынком и парламентской демократией, пошли валом.
Во-первых, в странах постсоветских, несмотря на реанимированные атрибуты здорового мироустройства: частную собственность, рынок, многопартийность - установившиеся новые режимы на поверку оказались такими же номенклатурными, что и их советские предшественники, вплоть до сохранения персонально-кадрового состава. Причём, эта преемственность наблюдалась даже в явно марионеточных, ультрапрозападных обломках СССР, живущих на зарубежные гранты и сидящих на коротком поводке, вроде - прибалтийских, одной ногой уже стоящих в НАТО и ЕС. Нигде не возникло буржуазного класса, равноудалённого от госорганов и занимающего по отношению к ним господствующее положение (способного классово-политически перевесить и укротить ново-старую номенклатуру). В то время как большинство госчиновников, после «докапитализации» бывшей общенародной собственностью и западными кредитами/грантами (за сдачу суверенитета), после укрепления «национальными» кадрами и прикомандированными «инструкторами вошобкома», так и осталась становым хребтом господствующего класса.
Во-вторых, и поведение стран «золотого миллиарда», антитоталитарных и антиноменклатурных - по определению, стало всё меньше походить на защиту интересов классово господствующей буржуазии, а всё больше – на череду тяп-ляпов деградирующего класса советской номенклатуры застойно-перестроечного периода. Особенно явно это сходство с поздним Союзом проявилось при организации аппарата Евросоюза – своеобразного интернационала европейских «слуг народа». Во всех последних международных кризисах госэлиты стран НАТО и ЕС действовали явно в разрез с интересами национального бизнеса, преследуя специфические шкурно-карьерьные бонусы, типичные для касты бюрократов, аппаратчиков и их бизнес-подельников по коррупционным схемам.
То есть, пока что все проводимые натурные эксперименты, хоть на востоке, хоть на западе, доказывают живучесть номенклатуры, её востребованность при любом строе, талант мгновенно менять окраску, приспосабливаясь и к капитализму, и к парламентской демократии, тесня на политическом поле предыдущего хозяина общества - буржуазию. Если из хорошо знакомого по СССР корпуса советской номенклатуры вычесть начальство средних и мелких производств, торговли (теперь относящихся к сфере частного бизнеса), а директорат «флагманов» индустрии, финансового сектора, федеральных СМИ - заменить на их капиталистические аналоги - собственников и топ-менеджмент частных корпораций, работающих в тесном симбиозе с госаппаратом, то это и будет буржуазная разновидность номенклатурного класса, пресловутый «истеблишмент». Который, к настоящему времени, укоренился до династий «демократических» президентов, премьеров, министров, депутатов, а через межгосударственные союзы, вроде ЕС, поднялся и на международный уровень.
Вместе с новым классом рождается и новая общественная формация - «БУРЖУАЗНО-НОМЕНКЛАТУРНАЯ ДЕСПОТИЯ», образованной государством, находящимся в солидарной собственности класса обуржуазенной номенклатуры, и экономикой - в средней степени монополизации, в либеральной собственности буржуазии, в основной своей массе – деклассированной, исключая немногочисленный «крупняк», вошедший в новый господствующий общественный класс. Поскольку члены последнего - либо включены в иерархию государственной службы, либо тесно с ней связаны, режим их классового господства может быть только деспотическим. Буржуазно-номенклатурная демократия невозможна по определению.
Исходной базой для образования новой деспотии служат общества двух предыдущих формаций. Первая – социалистическая, преобразуемая обуржуазиванием номенклатуры советской, обзаводящейся частной собственностью - распилом и присвоением бывшего общенародного достояния. Второе исходное общество - буржуазно-демократическое, в котором происходит естественный раскол класса буржуазного с огосударствлением/ономенклатуриванием наиболее влиятельной его части - хозяев и управленцев крупного капитала, параллельно с коммерциализацией высшего чиновничества, обретающего коррупционную свободу.
В качестве иллюстрации - новейшее исследование Принстонского университета (Deutsche Wirtschafts Nachrichten http://russian.rt.com/article/88022), которое прямо указывает - в чьих интересах на самом деле работают американские политики. Авторы работы Мартин Гиленс и Бенджамин Пейдж приходят к выводу, что «экономические элиты и организованные группы, представляющие интересы экономики, оказывают существенное влияние на политику американского правительства», в то время как группы, представляющие интересы большинства американцев, наоборот, оказывают либо незначительное, либо вообще никакого влияния на политику США. Исследователи проанализировали опросы общественного мнения и выяснили, что их результаты не оказывают никакого влияния на политику. Совершенно иначе дело обстоит с опросами элит: доказано, что их желания в итоге влияют на конкретную политику правительства США.
По словам авторов исследования, «в Соединённых Штатах не правит большинство, по крайней мере, не в том смысле, что существует причинно-следственная связь между пожеланиями населения и законодательством». Если большинство придерживается мнения, отличающегося от мнения экономических элит или организованных групп, то большинство проигрывает. Хотя принцип подчинения воли большинства закреплён Конституцией США, он никак не реализуется на практике. …Актуальные экономические и политические проблемы зачастую созданы определёнными политическими группами, обслуживающими экономические интересы узкого круга лиц...
Недавние скандальные разоблачения глобальной прослушки спецслужбами США всего и вся - наглядно показывают, каких масштабов и мощи и, главное, «суверенности» достигли госслужбы общества, претендующего на звание самого демократического и свободно-рыночного. Соответственно, они же – очередное доказательство ничтожности шансов равноудалённой от госмашины буржуазии (средней и мелкой) каким-либо образом повлиять на внутреннюю и внешнюю политику своего сверхгосударства, не говоря уже о таком влиянии со стороны нижестоящих слоёв.

11. ИСТОРИЧЕСКАЯ ПЕРСПЕКТИВА БУРЖУАЗНО-НОМЕНКЛАТУРНОЙ ДЕСПОТИИ.

До настоящего момента формационный СЛМ-анализ препарировал прошлое и настоящее (уже прожитую нами реальность), что существенно упрощало задачу макросоциального моделирования, предоставляя массу подсказок. Теперь начинается будущее, прогнозы и чистая теория, которая должна обосновать следующие формационные этапы. Поскольку каждая новая формация со своими классами закономерно, неслучайно вызревает внутри формации предыдущей, рассмотрим более подробно текущую деспотию в разрезе её основных внутренних тенденций и трансформаций.
Начнём, разумеется, с трёх факторов, обеспечивающих повсеместное сползание современного цивилизованного мира к деспотии, через изменение общественно-классовых статусов двух конкурирующих социальных групп - буржуазии и номенклатуры. Первый фактор – информационный, состоящий в последовательном увеличении разрыва/дистанции между штатной практикой гос/политаппарата и жизнедеятельностью широких буржуазных масс (изначально - его солидарного нанимателя). По самым разным основаниям, как объективным, так и чисто рукотворным (всё более успешно создаваемым самой номенклатурой) государственные практики и институты постоянно усложняются, подталкивая недавних хозяев государства отдавать на подряд специальным службам и пресловутым «общественным организациям» свою надзорно-распорядительную функцию (кроме, собственно, прогулок на выборы). Сами же рядовые буржуа всё хуже понимают логику функционирования собственного государства, имея о нём всё меньше информации, вытесняемой мифами и ложью, целенаправленно распространяемыми прономенклатурными СМИ. (Самый свежий пример – президентские выборы в США 2016 г. и явная шулерско-пропагандистская позиция, которую в них заняли ведущие национальные СМИ, поголовно вставшие на сторону выдвиженца объединённого вашингтонского истеблишмента, резко забывшего о своей двухпартийности.)
Номенклатура с подельниками, напротив, степень своей осведомлённости в государственных процессах и обстоятельствах сохраняет, поскольку является их неотъемлемой частью, всё более весомой (по мере захвата господствующей позиции), всё чаще создающей эти обстоятельства самостоятельно (в отличие от деклассируемой буржуазии). Плюс, властьимущие имеют уникальную возможность накапливать обществоведческие знания эмпирически, исследуя предмет управления (подначальное общество) знахарским методом проб и ошибок, в то время как буржуазия и рядовые граждане этой информации лишены, поскольку, как уже говорилось, никакой нормальной, общедоступной наукой она не анализируется и не систематизируются, а боссы средств массовой информации подались в союзники госноменклатуры одними из первых.
Второй фактор, критичный для господствующего положения буржуазного класса, его однородность - как в плане капитализации, так и по степени неформальной близости к госаппарату. Даже когда многочисленные буржуа будут поголовно подкованы информационно и - солидарно мотивированы, они смогут политически доминировать в обществе с многочисленной и влиятельной номенклатурой только тогда, когда будут находиться со своими «одноклассниками» в сравнимой «весовой категории» и - «равноудаленно» от госмашины. В противном случае избранные капиталисты-тяжеловесы, преследуя свои шкурно-корпоративные цели, легко нарушат политический баланс в пользу госаппарата, войдя в сговор с соответствующими чиновниками по принципу: "ты - мне, я - тебе" (тем самым создавая прономенклатурный микроколлектив привилегированных толстосумов, по типу клуба российских или украинских олигархов, пресловутой ельцинской «семибанкирщины»). Такой «междусобойчик», отделённый от остальной буржуазии статусом, фактически, сановным, как показывают многочисленные натурные эксперименты, способен уронить политический вес всех «равноудалённых» буржуев до уровня, близкого к массе деклассированных пролетариев, а усиленную крупным капиталом номенклатуру сделать, практически, бесконтрольной и всевластной.
Феномен неприкрытого симбиоза чиновной верхушки, корпоративного директората и толстосумов - лучше всего наблюдать на нашей, постсоветской разновидности буржуазной номенклатуры, поскольку здесь любой крупный частный капитал сразу возникал как «приноменклатурный», через приватизацию чиновниками с их ближайшими подельниками высокорентабельной социалистической собственности. Причём, нувориши не только сохраняли старые связи с действующими чиновниками, но и продвигали наверх своих представителей, в быстро пухнущий госаппарат (конвертирую часть захваченного экономического капитала в - политический, уже через наёмных функционеров). Как результат, сегодня, в образованных на обломках СССР чиновно-олигархических клубах (российском, украинском, казахстанском и др.), стёрты всякие границы между «народными избранниками», «видными предпринимателями» и крупными чиновниками.
Хотя в странах с длительной капиталистической традицией, знакомых с буржуазной демократией не понаслышке, процесс кооперации бизнеса и власти шёл несколько иначе (не превращением министров в олигархов, а встречным, обоюдовыгодным сближением носителей госвласти и частного капитала), не принимая явные криминально-коррупционные формы, характерные для стран постсоветских, результат процесса сближения получается сходный – выдвижение распухающего номенклатурного класса, разбавленного немногочисленными подельниками-буржуями, на позицию господствующего, с одновременным политическим и экономическим ослаблением многочисленных хозяев среднего капитала и ниже.
И последний, третий фактор, способствующий деклассированию буржуазии и усиливающий классовость номенклатуры - уровень солидарно-классовой мотивации человеческого наполнения этих социальных групп. По закону хронического либерализма, данная мотивация поддерживается в массе хомо-сапиенсов только под гнётом постоянного и ощутимого биоэнергетического дефицита/дискомфорта (в форме, разумеется, характерной для занимаемой классом социальной ниши, и - по солидарной составляющей этого дефицита).
За вторую половину 20-го века давление обстоятельств на буржуазию развитых стран существенно уменьшилось, прежде всего, ликвидацией общего кошмара всех капиталистов - социалистического лагеря. Плюс, сверхпроизводительная техника и интенсивно разрабатываемые природные ресурсы - позволили обеспечить достаточно комфортную жизнь даже хроническим безработным развитых стран, заметно сократив потребность в интенсивно эксплуатируемой рабочей силе. Народные массы - устойчиво сытые, коммунально-обустроенные, поколениями не знающие «кнута надсмотрщика», не подвергающиеся вредному идеологическому влиянию извне, легко кочующие по свету за лучшей жизнью – сегодня практически не создают для буржуазии солидарных проблем, сопоставимых с политическим давлением его дедов и прадедов - пролетариев 19-го, первой половины 20-го века, особенно активных в послевоенные и острокризисные периоды. Тем более, что после жестокого урока двух мировых мясорубок развитые страны научились худо-бедно гасить межгосударственные распри в арбитражах международных учреждений/союзов (а так же - фактическим подчинением национальных госбюрократий «золотого миллиарда» центру силы в США).
Последнее, давящее на буржуев обстоятельство, претерпевшее за последние полвека сильные изменения, относится к естественной, свойственной любому нормальному человеку склонности к паразитированию (к увеличению своей прибыли за чужой счёт, за 300% которой, как утверждал Маркс, капитал идёт на любое преступление). Буржуазия в этом плане – не исключение, и в своё время (в период пресловутого «первоначального накопления») прикладывала значительные солидарные усилия для создания условия, обеспечивающих наиболее полную реализацию данных устремлений. Но с тех пор многое изменилось, и сегодня для обычной, равноудалённой от казны буржуазии (играющей по общим правилам) наблюдается отрицательная обратная связь между склонностью к паразитизму (к неоправданной, незаслуженной наживе) и - устойчивостью бизнеса. Излишне богатеющий капиталист-кровосос (за счёт - клиентов-потребителей, сверхэксплуатацией работников, или какими иными факторами, традиционно обеспечиваемыми классовой солидарностью и государственным давлением) с высокой вероятностью становится жертвой конкурентов (более аскетичных, творческих, трудолюбивых, законопослушных). Особенно, на открытом международном рынке и в странах с развитой системой защиты прав трудящихся, эффективно используемой той же номенклатурой для привлечения электората, для набора политических очков. В конце-концов, сегодня буржуй может просто перенести своё производство в страны с более комфортным бизнес-климатом, а не биться солидарно за его улучшение у себя на Родине.
Это удерживает рядовых капиталистов от излишней нахрапистости, включая и её коллективные, классово-государственные формы, гарантируя лоббистам подобных политических проектов быстро растущие персональные издержки, которые сегодня никакая солидарность компенсировать не может. Самостоятельная, индивидуальная защита от конкурентов-«одноклассников» для обычного буржуя сегодня гораздо актуальнее, нежели его классовая защита от гражданской массы – потенциального источника неправедной наживы. Что, соответственно, отрицательно отражается на уровне буржуазной классовости.
У современных номенклатурщиков с подельниками взаимосвязь их паразитической жизнедеятельности с классовой мотивацией имеет иной характер, что обусловлено спецификой благ общественных (производством которых номенклатура монопольно заведует и на котором паразитирует). В обороте этих благ не работает автоматическое (как в случае с рынком и действующей на нём буржуазией) индивидуальное наказание субъектов, берущих не по труду/результату.
Во-первых, эффективная карательная реакция общества-потребителя возможна только в форме солидарно-политической, которая в комфортном, деклассированном и дезориентированном обществе инициируется с большим трудом и действует неизбирательно, ударяя по всей номенклатуре скопом, а не по конкретному паразиту.
Соответственно, противодействовать такой реакции, если она вдруг возникнет, каждый по отдельности «слуга народа» не в состоянии. Эффективным будет только их общее, согласованное сопротивление (классовое), что создаёт положительную обратную связь между уровнем среднеклассового жирования «слуг народа» и их потребностью в политическом господстве над всеми прочими социальными группами (многократно возрастающей в случае организованного недовольства последних).
Номенклатурщики тоже варятся в конкурентной среде, но с совсем иными критериями отбора победителей. Если первые эффективно способствуют жированию своих начальников, то их конкурентная позиция однозначно оказывается наилучшей. Чем выше степень номенклатурного паразитизма, чем пышнее и масштабнее наверху праздник жизни, чем ниже квалификация его участников, тем выше будет их мотивация к солидарному господству, к укреплению своего класса. Только это даёт шанс банкету властьимущих и Ко продолжаться на фоне застоя, а тем более, деградации остального общества. Разумеется, отдельных зарвавшихся коррупционеров, вконец оборзевших от безнаказанности и фарта, буржуазно-номенклатурный режим периодически карает, но делает это именно режим – вышестоящие начальники, а не какая-то вненоменклатурная сила (В РФ такие показательные посадки козлов отпущения сегодня – хиты новостных блоков).
То есть, чем общество крупнее, чем выше и сложнее его гос-полит-иерархия, чем в большей степени информированность граждан находится в руках СМИ-корпораций, чем больше управленческих функций уходят на наднациональный уровень международным бюрократическим структурам, экономическим и военным союзам - тем проще слугам народа умножать свой властный потенциал деспотического типа (как опирающийся на недемократически организованный господствующий класс), тем больше они имеют на то естественных человеческих оснований и мотивов. С середины 20-го века совокупность достижений прогресса (технического и социального) последовательно деформировала классовую структуру развитых обществ: буржуазия постепенно утрачивала качества, более двух веков обеспечивавшие ей статус господствующего класса, а номенклатурщики капиталистической госмашины с подельниками-капиталистами, напротив, эти качества приумножали, благодаря чему в начале века 21-го прочно заняли место на политическом олимпе, близкое к всевластию их советских коллег.
Возвращаясь к формационным перспективам буржуазно-номенклатурной деспотии. Продолжение количественного накопления факторов, уже обеспечивших переход к данной формации, идущее в рамках того же «углубляющегося технического прогресса» (всё более масштабной переработке природного ресурса всё более мощной техникой, при всё меньшем вкладе человеческого труда во всё более монополизируемую и урбанизируемую экономику), логично ведут лишь к цементированию буржуазно-номенклатурной деспотии, к укреплению её господствующего класса, ко всё большему деклассированию остального населения, не входящего в господствующий класс (буржуазии, пролетариата и разного рода нахлебников).
Хотя буржуазно-номенклатурная деспотия имеет хронические, неустранимые дефекты, генерирующие регулярные социально-экономические катаклизмы (чуть ниже мы их рассмотрим подробно), любой естественный выход из очередного кризиса (при текущем уровне ресурсообеспеченности) - либо оставляет общество в той же формации (максимум, с изменённым составом первых лиц - самая популярная среди «западных демократий» технология спуска пара), либо, в особо тяжёлых случаях, вызывающих стихийную консолидацию, сопровождается откатом назад (реформами социалистического толка - национализацией/раскулачиванием частных капиталов), превращая буржуазную номенклатуру обратно в – советскую, через усекновение/раскулачивание её буржуазной компоненты. (Что, например, сделал Чавес в Венесуэле).
Этот набор разрешённых ходов ставит буржуазно-номенклатурную деспотию на последнюю позицию восходящего графика общественной биоэнергетики, в конец естественной, природной истории человеческой цивилизации. Естественным ходом вещей из этой формации, просто поднимаясь вдоль вектора социально-технического прогресса, выйти нельзя. (Согласно настоящей теории, товарищ Фукуяма был не прав: буржуазная демократия - не последняя естественная формация, а – предпоследняя. Последней будет буржуазно-номенклатурная деспотия.)

12. ПОКАЗАТЕЛЬНЫЕ ФЕНОМЕНЫ БУРЖУАЗНО-НОМЕНКЛАТУРНОГО РЕЖИМА. ИДЕОЛОГИЧЕСКИЙ ВАКУУМ.

Следуя изначально заявленному принципу обязательной сверки теории с практикой (с записями в лабораторном журнале истории), сопоставим пару основных расчётных свойств предполагаемой деспотии с - реально наблюдаемыми особенностями современных обществ.
Первый показательный феномен, прогнозируемый теорией СЛМ - отсутствие государственной идеологии в обществах классово победившей номенклатуры (включая и её обуржуазенную разновидность), продолжительное время находящихся в мирном, неэкстремальном режиме жизнедеятельности. (Под госидеологией здесь понимается декларация реальных, актуальных общественных целей, не утопий и не декорации, а также - планов достижения этих целей конкретной страной, носителем данной идеологии.)
По закону солидарного преимущества, наиболее эффективной технологией решения общегосударственных задач будет та, которая максимально использует солидарную мотивацию граждан, прививает им культуру добровольного активного участия в совместных усилиях на общее благо. Но для воспитания такой культуры эти цели/принципы/планы должны быть, как минимум, чётко сформулированы и усвоены с детства каждым дееспособным гражданином (ни столько - исполнителем, сколько - выгодоприобретателем).
Что всегда и происходит в ситуациях экстремальных, обычно связанных со стратегическим военным противостоянием, угрожающим имуществу и жизни всех, от плебеса до патрициев. Моментально возникает реальная и конкретная государственная идеология, построенная на образах: врага, Родины, общественного долга и т.п., которая интенсивно внедряется государством в народные массы, особенно, приправленная религиозным соусом. Известный рецепт Бисмарка - «войны выигрывают школьные учителя и приходские священники», работает даже тогда, когда под предлогом вооруженной защиты общественных интересов от внешнего врага решаются задачи, преимущественно, господствующего класса. (Милитаристские, шовинистические идеологии буржуазных классов европейских стран, периода двух мировых войн, тому наглядный пример).
Когда же война (как угроза и как инструмент) оказывается неактуальна десятилетиями и не просматривается в обозримой перспективе, в развитых обществах на первый план, волей-неволей, выходят проблемы «мирного строительства», чреватые (как показывает опыт) разного рода кризисами, вплоть до весьма разрушительных, угрожающих распадом государства. Казалось бы, логично и эти проблемы решать всем миром, максимально используя солидарную мотивацию населения, возбуждая и мобилизуя его энтузиазм идеей строительства/поддержания здоровой, оптимальной конфигурации своего общества, максимально защищённой от «бытовых» неприятностей.
Но любая мобилизующая идеология, растолковывая и пропагандируя реальные задачи общества, привлекая внимание к «узким местам», неизбежно будет настраивать народную массу против тех, чья жизнедеятельность мешает решению этих задач, являясь солидарной проблемой сама по себе. А привольно пасущиеся слуги народа с подельниками, забывшие страх и совесть, как раз и замечательны тем, что постоянно создают обществу серьёзные проблемы (паразитизмом, коррупцией, кумовством, некомпетентностью и другими смертными грехами властьимущих – к которым господствующая номенклатура более чем склонна).
Поэтому, чтобы лишний раз не возбуждать в народных массах оппозиционные настроения, номенклатурные деспотии обоих разновидностей (если нет возможности прикрыть свои делишки безотказным образом врага и военной истерией) вынуждены - либо отказаться от государственной идеологии как таковой, либо завлекать массы декоративной фантастикой, максимально далёкой от реальности и её насущных проблем. Реализацию этих двух стратегий (с незначительными вариациями) мы сегодня и наблюдаем повсеместно в клубе развитых стран.

Яркий пример липовой, утопической идеологии - коммунистическая концепция позднего СССР (пресловутый «развитой социализм с человеческим лицом»). Поначалу, в напряжённый революционно-военный период идеология марксизма-ленинизма органично включала сильную конфронтационную компоненту, за счёт которой и функционировала достаточно эффективно. Но уже к перестройке, когда градус военного противостояния был существенно снижен «разрядкой» и осознанием бессмысленности атомной войны, коммунистическая идея (лишённая антиимпериалистического запала) стала общепризнанной фантастикой и посмешищем. Не удивительно, что самым свободным от мифологии социализма, насквозь пропитанным шкурно-антисоветскими настроениями - оказался комсомольский актив 80-х. Именно эта «подрастающая коммунистическая смена», призванная распространять и развивать советский проект, выдвинула из своих рядов наиболее одиозных деятелей бандитского, компрадорского капитализма, мало чем отличавшихся от нуворишей с чисто уголовным прошлым.
Поскольку в постсоветской, капиталистической России буржуазно-номенклатурный класс которой сразу возник в своей предельно-порочной форме (из выжимки профессионально и идейно разложенной советской номенклатуры, разбавленной проходимцами и жуликами всех мастей), было решено отказаться от любой госидеологии как таковой, внеся этот запрет в конституцию. На Западе, по причине остаточного эффекта многолетней буржуазной демократии, опиравшейся хоть и на классовую, но всё же - достаточно конструктивную и раскрученную идеологию, пока ещё предпочитают полной идеологической кастрации цветастую декорацию (расплывчатую, наукообразную общественную философию, в основе которой лежит шарлатанская экономическая теория и фантомные «общечеловеческие ценности» - в совокупности, почти тот же марксизм-ленинизм, только с противоположным знаком). Последовательно нарастающие объективные проблемы делают эту либерально-рыночную липу всё более сильным раздражающим фактором, дискредитирующим правящие режимы явным расхождением их красивых лозунгов с повседневной реальностью, но инерция пока ещё сохраняется.
Разумеется, реально существующие, сильные солидарные чаяния господствующих номенклатурных классов ни могут не порождать специфические идеологические внутриклассовые конструкции/установки. Только последние не терпят публичности, их нельзя выносить на публику по причине явной порочности, неприличности. И чем выше относительный уровень «жирования» слуг народа с их подельниками, чем выше общественные издержки их классового господства, тем глубже приходится госноменклатуре с подельниками прятать свой «профессиональный» идейный багаж, циркулирующий в кругу посвящённых только изустно, неофициально.

13. ДЕГРАДАЦИЯ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ЭЛИТЫ.

Второе прогнозируемое свойство общества номенклатурной деспотии, живущего в мирных, расслабляющих условиях – быстрое падение профессионального и человеческого качества его управляющей верхушки (госэлиты), вместе с возглавляемым ею корпусом госслужащих. В любых общественных классах, включая и их номенклатурные разновидности, внутренний процесс положительной политической самоорганизации и обновления классового авангарда поддерживается только в условиях открытого, гласного соревнования персон и идей, с постоянными и известными правилами политической игры (То есть, когда работает вышеупомянутая внутриклассовая демократия, создающая феномен адаптивного коллективного разума, способного адекватно и оптимально реагировать на изменяющиеся условия, в том числе и на естественную деформацию человеческого материала, проводя сознательную кадровую политику). Но если классовая идеология является закрытой, чисто кулуарной и «неписаной», такое соревнование становится невозможным по определению.
Остановка же внутриклассового механизма положительной ротации персон и идей, открывает поле для отбора отрицательного, имеющего форму закулисного противоборства элитных группировок (пресловутой схватки «бульдогов под ковром», когда на белый свет выносится лишь её результат для оповещения и формального публичного одобрения). Кумовство, коррупция, беспринципность, аморальность, холуйство – служат главными факторами отрицательного отбора, поднимая наверх людей последней категории, разрушающих не только производство благ общественных, но, как показывает опыт СССР и многих других кризисных обществ, зачастую, по самодурству, вредящих даже собственным солидарно-классовым интересам.
Государственная элита (высшие руководители страны) физически является классовым авангардом номенклатуры, фокусом её внутриклассового карьерного роста, поэтому за несколько десятилетий устойчивой отрицательной селекции именно она приобретает наихудшие человеческие качества.
Социалистическая номенклатура черты общественного класса проявляла в наивысшей степени, являясь самой крупной в истории, гипертрофированной популяцией госчиновников и служащих, совокупно обладавших в стране максимальной властью (заведовавшей не только выпуском стандартного набора общественных благ, но и – всем остальным производством, включая область политическую, непосредственно влияя на формирование госэлиты, производимую, в том числе, и штатно, конституционно, через единственную правящую политическую партию, в которой вся советская номенклатура состояла поголовно). Соответственно, и возможности деградации как самой популяции, так и её госэлитного авангарда - были максимальными. Их-то нам и продемонстрировал в конце 20-го века весь спектр советских начальников – от переродившихся районных комсомольских вожаков до членов политбюро, совокупно внёсших наибольший вклад в развал Союза и его экономики, несмотря на заметный солидарный ущерб своей социальной группе (поскольку в суверенные, буржуазно-номенклатурные классы независимых осколков СССР вошла лишь часть номенклатуры социалистической, с огромными репутационными потерями).
Капиталистическую разновидность аналогичной кадровой катастрофы (теперь уже класса буржуазно-номенклатурного) можно сегодня наблюдать на постмайданной Украине. Правящая там киевская хунта по совокупности накопленных дефектов переплюнула даже горбачёвское политбюро и ельцинскую семибанкирщину (доведя «перелом» до логического конца, до полной дисфункциональности государственного руководства). Другой свежий пример – только что завершившийся первый год президентства Трампа, демонстрирующий явный клинч между двумя группировками американской элиты – «болотной вошобкомовской» и сторонниками нового президента. Что было бы не возможно, сохраняй противники Трампа хоть крупицу государственного разума.
Единственное, что способно затормозить госэлитную деградацию (при условии, разумеется, нормального качества её исходного человеческого материала) - серьёзное, постоянное давление на страну, реальная и понятная большинству общая угроза. Когда жизнь ежедневно заставляет руководителей всех рангов решать сложные солидарные задачи, строго наказывает за ошибки, когда на госноменклатуру давят не зависящие от неё внешние обстоятельства (а не она сама является монопольным производителем оных), «слуги народа» вынуждены поддерживать своё профессиональное качество и мотивацию на достаточном уровне, не допуская критического загнивания, дисквалификации, окукливания - в виду реальной угрозы крушения режима и личных потерь. (Подтверждение - опыт Кубы, Северной Кореи, Ирана, Китая, наблюдаемые сегодня определённые положительные сдвиги в состоянии российской госэлиты, вызванные конфликтом с Западом из-за Грузии, Украины и Сирии, а также - обострившимся внутренним экономическим застоем, имеющим уже хроническую форму).
Впрочем, экстремальная жизнедеятельность не приближает режим номенклатурной деспотии к демократии (к отбору ключевых фигур через открытое политическое соревнование), поскольку иерархическая пирамида становится даже жёстче, а в оценке людей и решений неэлитная часть номенклатуры (не говоря уже об остальных гражданах) участвует в куда меньшей степени, чем при той же власти, но в условиях мирных. Разница лишь в том, что теперь отбор производится, в основном, самими обстоятельствами и руками государственной элиты, поневоле ставшей целеустремлённой и высокомотивированной), которой вся остальная человеческая масса служит лишь инструментом (хоть и более солидарным, чем в спокойные времена). Соответственно, с устранением общей угрозы тонус номенклатуры быстро снижается, мобилизующая и дисциплинирующая компонента госидеологии быстро начинает восприниматься притянутой за уши архаикой, и в первую очередь самими госбюрократами (лучше всех разбирающимися в пропагандисткой политике своей госмашины).

14. НАРОДНО-БУРЖУАЗНАЯ ДЕМОКРАТИЯ.

Возвращаясь к последовательности общественных формаций. Как показывает исторический опыт, начиная с определённого уровня развития общество получает способность претерпевать не только естественные трансформации (представляющие собой результат количественного накопления «природных» социальных факторов до уровня, вызывающего неизбежный переход в новое общественное качество), но и - неестественные, возникающие при попытках реализации искусственных, умозрительных социальных проектов, призванных выстроить определённую конфигурацию человеческой массы, запланированную проектировщиками.
Например, революции буржуазные были преобразованиями естественными, проводимыми уже сложившимся общественным классом, восходящим к господствующей позиции и решающим ясные политические задачи (сопутсвующие этому восхождению). Революции же коммунистические и социалистические, наоборот, отличались искусственностью, о чём свидетельствует огромная разница между запланированным «буревестниками» результатом и тем реальным состоянием, в котором оказывалось общество «свободных тружеников» после всех пертурбаций. Самый свежий пример искусственной госстроительной утопии - проект ваххабитского халифата, который сегодня пытаются реализовать на Ближнем Востоке (в редакции, разумеется, преподносимой вождями рядовым исламским фанатикам).
Поскольку никакого естественного, положительного выхода из буржуазно-номенклатурного тупика не просматривается, переход в новую формацию может быть только искусственным, основанным на образовании нового общественного класса - максимально «гражданского», минимально номенклатурного, призванного занять в современном капиталистическом обществе позицию господствующего. В своей инаугурационной речи нечто подобное обещал сделать новоизбранный президент Трамп: «..очень долго небольшая группа в столице наслаждалась всеми бонусами, а люди платили за это цену. Вашингтон расцветал, но не делился с народом своим богатством. Процветали политики, но рабочие места сокращались и заводы закрывались. Высшие классы защищали себя, а не граждан нашей страны… Все это изменится с этого дня… сегодня мы не просто передаем власть от одной администрации другой или от одной партии другой – мы передаем власть из Вашингтона … и возвращаем ее вам, народ……. 20-е января 2017-го года войдет в историю как день, когда люди стали собственниками этой страны опять…» (Понятно, что в классовом анализе Трамп не силён, поэтому о дееспособности нового коллективного хозяина страны он даже не упоминает.)
В новый класс должны войти представители нескольких социальных групп, в настоящий момент, по отдельности, классами не являющихся, политически не консолидированных (средняя и мелкая буржуазия, пролетарии, крестьянство, рядовые госслужащие/бюджетники, всякого рода псевдозанятый люд – все те, кому деспотический режим создаёт ощутимые издержки и закрывает перспективу). Искусственно объединить, консолидировать это пёструю массу должна новая классово-политическая культура, базирующаяся на научном обществоведении и новой государственной идеологии.
Формационные параметры создаваемого демократического общества будут иметь следующий вид: государство, находящееся в солидарной собственности нового гражданского класса, и экономика средней степени монополизации, сочетающая собственность солидарно-государственную (господствующего класса) и - либеральную – буржуазии, частично входящей в гражданский класс, а частично – деклассированной. Поскольку доминирующим экономическим (и весомым – политическим) субъектом планируемого общества снова становится многочисленная буржуазия, логично назвать проектируемую формацию – «НАРОДНО-БУРЖУАЗНОЙ ДЕМОКРАТИЕЙ» (а не просто – «народной»).
Другая важная составляющая планируемого формационного перехода, также – абсолютно искусственная, насильственная, заключается в комплексе мер по деклассированию и ослаблению буржуазной номенклатуры. Входящая в него крупная буржуазия должна быть либо разукрупнена (разделена на конкурирующие средние компании), либо, если разделение физически невозможно (железные дороги, система ЛЭП, магистральные трубопроводы, платёжная система национальной денежной единицы и пр.), естественные частные монополии должны быть национализированы и преобразованы в чёткие и прозрачные вертикальные службы/министерства, по типу армии или дипкорпуса (а не как сейчас – предельно мутные агентства и коммерческие АО с госучастием).
Поскольку эти реформы невозможно реализовать одновременно во всех развитых странах (в любом случае, начинать с себя придётся какой-то одной стране), то от транснациональных корпораций-монстров, доминирующих сейчас на международном рынке, первопроходец вынужден будет закрыться жёсткими протекционистскими барьерами, дабы те не пришли на место разукрупняемых национальных компаний. То есть, реформируемому обществу сразу придётся сделать поворот на 180 град., отказавшись от повсеместно господствующей современной концепции открытого глобального рынка и пестования собственных суперкомпаний, призванных успешно конкурировать на международной арене с такими же монстрами. (Ниже тема демократических реформ будет раскрыта более подробно - в разделе, посвящённом особенностям нового общества: экономическим, культурным, социально-политическим – которые будут уже куда более естественным, поскольку они прямо вытекают из усугубляющихся дефектов современных буржуазно-номенклатурных деспотий, представляя собой их единственно возможное, комплексное, системное разрешение.)
Человечество не имело естественного выхода из многовековой череды эпидемий чёрной оспы. Иммунитет, который приобретали выжившие, не наследуется, поэтому, как только накапливалась критическая масса непереболевших, эпидемия повторялась. Но был выход неестественный – научный анализ причин данной болезни, поиск вакцины и тотальные прививки в рамках целенаправленной государственной политики. Нечто подобной придётся сделать и с буржуазно-номенклатурной деспотией, когда станет невмоготу терпеть её издержки. (ДАЛЬШЕ)

Литература:

* Михаил Восленский «Номенклатура. Господствующий класс Советского Союза»

Первая страница 1 2 3 4 5 6 7 Обсуждение теории СЛМ