Демократический манифест 2017

Вступление 1 2 3 4 5 6 7 Обсуждение теории СЛМ

V. ДЕМОКРАТИЯ 21-ГО ВЕКА.

1. ДЕМОКРАТИЧЕСКИЙ МАНИФЕСТ 2017.

«…..Оружие критики не может, конечно, заменить критики оружием. Материальная сила должна быть опрокинута материальной же силой. Но и теория становится материальной силой, как только она овладевает массами».
История неоднократно подтверждала эти слова Карла Маркса. Все масштабные общественные преобразования, поднимавшие страны на новый качественный уровень, всегда являлись результатом усилий идейно-заряженной гражданской массы (даже когда та была штатно встроена в единую государственную машину и не страдала от недостатка управленческих директив). Напротив, обществу идейно дезориентированному, пусть и располагающему достаточными ресурсами, с заинтересованным в переменах высшим руководством, очень сложно выскочить из колеи. (Чему наглядные примеры – перестроечный СССР и современная Россия. Хотя ещё совсем недавно, по историческим меркам, именно идейность, помноженная на массовый энтузиазм, позволяла нашим дедам сворачивать горы.)
Но чтобы идеи могли овладеть массами, они должны быть, как минимум, сформулированы. Самый масштабный реформаторский проект – коммунистический – с этого и начинался, с разработки К.Марксом и Ф.Энгельсом идеологической платформы, позднее воплощённой в принципиально новом общественном строе - социализме. Поскольку данная платформа хорошо известна, особенно, её краткая декларация - манифест коммунистической партии, логично использовать его формат и рациональное зерно в анонсе нового, теперь уже демократического проекта (исправляя ошибки марксистской декларации и адаптируя её к современным реалиям).
Начнем с вступления Ф.Энгельса к последним редакциям, где он подчёркивает основную мысль К.Маркса,.. проходящую красной нитью через весь «Манифест», …. что экономическое производство и неизбежно вытекающее из него строение общества любой исторической эпохи образуют основу её политической и умственной истории; что в соответствии с этим (со времени разложения первобытного общинного землевладения) вся история была историей классовой борьбы, борьбы между эксплуатируемыми и эксплуатирующими, подчинёнными и господствующими классами на различных ступенях общественного развития.
Эта мысль годится для основы нового манифеста после исправления единственного пункта - ошибочного наделения жертв эксплуатации: рабов, крестьян, пролетариев – способностью самостоятельно образовывать такие же общественные классы (макросоциальные объекты/структуры), что создают их господа. Последние, действительно, по понятным основаниям всегда образуют господствующий общественный класс (достаточно консолидированную человеческую массу, осознающую свой специфически-солидарный, исторически устойчивый интерес, строящую под свои нужды государственную машину – инструмент классового господства, далее используемый для реализации этого интереса, включая защиту занятой доминирующей общественной позиции от подчинённой гражданской массы). Будучи ключевым элементом «строения общества», вершиной его классовой иерархии, класс господ (видоизменяясь по мере развития цивилизации) существенно влияет не только на эволюцию самих обществ, но и на историю человечества в целом (господа распоряжаются - национальными ресурсами и производительными силами общества, выдвигая из своей среды государственные/правящие элиты, прокладывающие государственный курс в соответствии с её классовым интересом). Народная же масса, исключая краткие периоды бунтов, всегда деклассированна (разобщена, политически слаба, не осознаёт свой солидарный интерес, не имеет внятной общей идеологии, сопротивляется эксплуататорам стихийно-анархически)*.
Соответственно, фигурирующая в основной мысли Маркса «классовая борьба» (как базовый исторический процесс) в реальности оказывается ни столько противостоянием господствующего класса другим аналогичным макроструктурам, сколько – его борьбой с обстоятельствами, включающими и сложные, конфликтные отношения с эксплуатируемой, деклассированной гражданской массой. Даже в тех редких ситуациях, когда в обществе, действительно, складываются два класса и вступают друг с другом в борьбу за обладание государственной машиной и национальными ресурсами, они всегда представляют господ – уходящих и восходящих (например, аристократы-землевладельцы и буржуазия, или – буржуазия и номенклатура). Простой же народ используется этими классами только как инструмент их политического и силового противоборства.
Скорее всего, к ошибочному выводу о соответствии нижних социальных слоёв критерию классовости К.Маркса подтолкнуло лично наблюдавшееся коллективное сопротивление пролетариев крайней эксплуатации, характерной для периода пресловутой «промышленной революции». В середине 19-го века это сопротивление последовательно нарастало, крепло организационно, порождало профсоюзные и партийные структуры. Казалось, что пролетариат в полной степени проявляет качества общественного класса, исторически закономерно восходящего к позиции господствующего, что его … борьба достигла ступени, на которой эксплуатируемый и угнетённый класс (пролетариат) не может уже освободиться от эксплуатирующего и угнетающего его класса (буржуазии), не освобождая в то же время всего общества навсегда от эксплуатации, угнетения и классовой борьбы… (не может ни устроить коммунистическую революцию.) Но, как показали последующие события, это была иллюзия, результат эмоционально-линейной аппроксимации социально-экономических процессов отдельного краткого исторического периода. Другие непролетарские категории угнетенных трудящихся даже таких взлётов не имели, перманентно пребывая в состоянии, весьма далёком от классовой консолидации.

1.2. Призрак новой альтернативы.

Скорректировав основную мысль, перейдём к, собственно, манифесту, начав, как положено, с призрака, который сегодня опять бродит по Европе и по остальному миру. Ещё каких-то лет тридцать тому назад, в конце века 20-го казалось, что с подобными призраками (с альтернативными вариантами общественного устройства, призванными качественно отличаться в лучшую сторону от всех существующих конфигураций) покончено раз и навсегда.
Во-первых, уже в середине 20-го века стала понятна реальная историческая перспектива «развитого социализма», суть этого общественного строя, отчего некогда популярный призрак коммунизма сильно поблек, а развал социалистического блока похоронил эту альтернативу окончательно (экспериментально доказав несостоятельность ряда ключевых положений марксистского проекта). Во-вторых, в массовом сознании, в качестве идеального общественного устройства прочно утвердилось развитое послевоенное западное общество (пресловутый «конец истории», провозглашённый на волне больших экономических успехов, достигнутых в тот период странами «золотого миллиарда»).
Но бурные события начала уже следующего, 21-го века показали, что с «концом истории» обществоведы сильно поторопились (чего стоит одна только компания международного террора, развязанная интернационалом исламских фундаменталистов на волне насильственной «демократизации» Югославии, Ближнего Востока и Северной Африки). Издержки сложившегося «постиндустриального» миропорядка, с каждым годом становящиеся всё более чувствительными, логично реанимировали призраки социальной альтернативы. Пока, правда, они представляют собой, преимущественно, рыхлые облака идей, во множестве (спасибо Интернету) носящиеся в воздухе, находящие отклик в популистских планах радикальных реформаторов, вроде нового президента США Д.Трампа.
Во времена Маркса альтернативные варианты общества будущего были ни в пример определённее, довольно просто выводясь «от противного». С началом земледелия началась эксплуатация человека человеком, а в новом обществе её наконец-то не будет. Сейчас господствует класс эксплуататоров-буржуев; завтра не будет - ни буржуев, ни классов. Поколения эксплуататоров строили государство – инструмент их классового господства – и оно отправляется на свалку истории. Трудящиеся всегда были несвободны, под властью тиранов и мироедов, а теперь получат свободу и демократию. Кто был ничем, тот станет всем. Причём, всё это грядущее благолепие должно было материализоваться посредством простых, понятных реформ. В коммунистическом проекте, например, с помощью одной лишь ликвидации частной собственности на средства производства (тотальной национализации частного капитала), исторически-закономерной и безусловно положительной.
Но за двадцатый век цивилизация изменилась кардинально, открыв историческую перспективу, явно расходящуюся как с планом коммунистического манифеста, так и с другими реформаторскими прожектами, совсем недавно казавшимися столь логичными.
Во-первых, практически сошёл на нет фактор эксплуатации. Степень механизации производительных сил развитых стран выросла на порядки, а разработанные природные ресурсы оказались более чем достаточны (пока), позволяя государствам «золотого миллиарда» пристойно содержать не только работающую часть населения, но и всех остальных граждан, вплоть до беженцев из бывших колоний. Экономические кризисы уже скоро век как проходят без голодоморов, избавляя их жертв от дилеммы – умереть в нищете на коленях, или - в борьбе за новый, бескризисный общественный строй. Также, потеряли прежнюю актуальность захваты территорий и колоний, обрушив спрос на пушечное мясо; скоро век, как рабочие и крестьяне уже не гибнут миллионами на полях империалистических войн.
Во-вторых, в арсенале современных борцов с общественными пороками не стало такого радикального средства (пленяющего массы своей простотой и эффективностью, одним махом решающего все проблемы) как тотальная национализация/экспроприация частного капитала. Советский эксперимент показал, что эта операция производит прямо противоположный социальный эффект, нежели ей прогнозировали теоретики-марксисты. Оказалось, что инструмент классового господства (государственная машина), вырванный из рук ликвидируемой буржуазии, а также её частный капитал, отчуждаемый в пользу общества - неизбежно переходят к новому «восходящему» коллективному собственнику - пресловутой «номенклатуре» (партийно-хозяйственному начальству и чиновникам, бурно размножающимся на огромном массиве госсобственности и в гипертрофированном госаппарате).
Советские номенклатурщики быстро осознают свой специфический, классовый интерес, заметно расходящийся с чаяниями подначальных народных масс, и становятся новым господствующим общественным классом (единственным властным субъектом пресловутой «диктатуры пролетариата»). Рабочие же с колхозным крестьянством - остаются винтиками «народного хозяйства», ещё более деклассированными, чем при капитализме, эксплуатируемыми новыми господами, зачастую, даже сильнее, чем - буржуями и помещиками.
В-третьих, за последние полвека буржуазия развитых стран сильно трансформировалась. Достижения прогресса и её собственные классовые усилия постепенно нейтрализовали основных солидарные угрозы частному капиталу. Социальное государство (с его гипертрофированным производством общественных благ) в разы подняло нижнюю границу жизненного уровня, чем обнулило вероятность антибуржуазных бунтов. Военная угроза со стороны непримиримого социалистического лагеря тоже канула в лету, вместе с самим лагерем и его антикапиталистической идеологией. Конфликты между империалистическими хищниками, до недавнего времени выливавшиеся в мировые войны, были нейтрализованы фактическим объединением государств «золотого миллиарда» в единый союз, возглавляемый США.
Когда человеку комфортно, спокойно, когда все понятные ему солидарные проблемы разрешены - свой общественный класс ему не очень-то и нужен. Зачем тратить драгоценное личное время на политическую самоорганизацию «одноклассников», зачем копаться в устройстве государственной машины и проводить в ней ревизию, когда есть наёмные дипломированные профессионалы, готовые всё это взять на подряд за разумную цену, исключая редкие ритуальные прогулки к избирательным урнам.
Не удивительно, что буржуи (как и положено всем нормальным людям), освободившись от давления обстоятельств (наконец победив их после столетий классовой борьбы) стали быстро утрачивать мотивацию к консолидации. Бытовавшее представление о том, что они, как и все предыдущие господа, будут зубами держаться за своё классовое господство, что только революционный взрыв сможет оторвать буржуазию от государственного руля - оказалось ложным.

1.3. Главный дефект нового господствующего класса.

Выделить из облака современных идей призрака, определённость которого открывала бы ему политическую перспективу, помогает исправление двух других простительных марксистских ошибок. Первая - заключается в определении государственных институтов (штата их работников и начальников) как сугубо пассивного, аполитичного инструмента, всегда находящегося в подчинении господствующего класса, действующего в конкретный исторический период.
Подобная трактовка была абсолютно справедлива для всех государств, от царя Гороха и по 19-й век включительно, профессиональные государственные службы которых исполняли минимум функций, были относительно малочисленны, а их руководящий корпус официально, «штатно» рекрутировался из господствующего класса (как, например, российские помещики-дворяне, поступавшие на госслужбу по всему спектру должностей, от офицеров до дипломатов, и возвращавшиеся после отставки обратно в свои вотчины).
Но в течении 20-го века государственные машины сильно изменились. Произошло уже упоминавшееся многократное увеличение сектора общественных и социальных благ, производимых - как частным бизнесом за казённый счёт, так и, непосредственно, госучреждениями государства (бесплатное образование, медицина, собес, наука, ВПК и пр.) Соответственно, это развитие сопровождалось многократным увеличением штата госслужащих и «бюджетников», ростом социального веса их начальников и функционеров (госноменклатуры), становящихся всё более профессиональными «слугами народа», выходцами уже ни столько из прежнего господствующего класса (на тот момент – ещё буржуазного), сколько из самих же госслужащих, всё в большей степени образующих «трудовые династии».
Согласно ключевой мысли Маркса об определяющей роли экономического производства, из которого неизбежно вытекает классовое строение общества на всех ступенях общественного развития, это явное, качественное смещение национального производства в сторону государственного сектора, в сторону индустрии общественных благ, автоматически должно было отразиться на классовой структуре общества. Даже когда люди носят служебные мундиры и живут по строгому уставу, они не теряют способности обнаруживать общие с коллегами солидарные интересы и - преследовать их коллективными усилиями. Надо лишь, чтобы масса таких людей в обществе стала закритической, чтобы их специфический солидарный интерес существенно разошёлся с интересами других социальных групп, чтобы этим людям открылся понятный, рентабельный путь по реализации этого интереса через их коллективное, согласованное, постоянное усилие, и тогда они неизбежно кристаллизуются в макросоциальное образование, в пределе – в общественный класс.
Именно такая метаморфоза и случилась после второй мировой войны во всех развитых, «социально ориентированных» капиталистических странах. К началу 21-го века в них образовались новые господствующие классы, состоящие из вышеупомянутой номенклатуры (чиновников, политических функционеров, начальников казённых производств и пр.), а также части буржуазии (прежде всего – крупной), приближённой к распорядителям казённых средств и ресурсов, связанной с номенклатурой взаимным коммерческим и политическим интересом. Самый яркий пример тесного симбиоза «слуг народа» и бизнеса - военно-промышленный комплекс США, осваивающий многомиллиардные бюджеты. Собственником государственной машины (господствующим классом) этот новый класс становится автоматически, поскольку его номенклатурная составляющая этой самой машиной «физически» и является. Логичное наименование подобного класса – «буржуазно-номенклатурный».
Вторая ошибка Маркса - знак равенства между «превращением пролетариата в господствующий класс» и – «завоеванием пролетариями демократии» . Дело в том, что такое превращение, даже если бы оно каким-то чудом состоялось в обществе, до того изнемогавшим под гнётом буржуазии, ничего демократического этому бы обществу не добавило, так как доминирование буржуазного класса уже обеспечивает гражданам максимум возможного демократического качества. Именно в этом режиме, больше чем при любой другой реализуемой форме государственного правления, солидарный интерес господствующей общественной группы выявляется через открытую, законодательно оформленную дискуссию максимального числа её членов, через публичное соревнование персон и идей, официальные победители которого прокладывают государственный курс.
Никаких других механизмов устойчивого функционирования коллективного буржуазного разума, реально управляющего государственной машиной и обществом в целом, в классовых интересах массы своих «физических носителей», просто не существует. Индивидуумы-буржуа (достаточно многочисленные, независимые друг от друга и от государственной власти, равноудалённые от предмета своего солидарного управления) по-иному, недемократично, не смогут - ни сформулировать свой реальный солидарный интерес, ни реализовать его посредством госинститутов.
Соответственно, запланированная Марксом пролетарская революция могла лишь, в лучшем случае, поменять носителей демократического права. Вместо, преимущественно, буржуев ими должны были стать, в основном, пролетарии, обладающие редким сочетанием качеств: активностью, сознательностью, достаточной квалификацией в государственных делах и, главное (!) независимостью от государственной машины, имеющей при «диктатуре пролетариата» максимум возможной власти (поскольку она, в дополнение к своим привычным функциям, теперь управляет ещё и производственной госмонополией, являясь единственным работодателем этих самых «демократических пролетариев»). Многочисленные социалистические эксперименты, произведённые уже после смерти К.Маркса, показали, что таких уникальных рабочих единицы, исчезающее меньшинство, явно недостаточное для их заметного солидарно-политического влияния, не говоря уже о - доминировании.
Господство же обоих разновидностей номенклатуры (советской и буржуазной), хотя оно является доминированием классовым, солидарным, реализуется только как деспотическое, предельно антидемократическое. То есть, оно формирует такой режим власти, когда управляющие государственной машиной (национальным производством общественных благ) - разум и мотивация – не являются коллективными (как при буржуазной демократии), не создаются объединением представительной, сознательной части общества (их интеллекта и мотивации), а оказываются продуктом сугубо индивидуальным, рождаясь в головах немногочисленных первых лиц (официальных и теневых).
Понятно, что оперативное государственное управление при любом режиме функционально только как деспотичное (утверждение директив по каждому мелкому чиху посредством демократических процедур неизбежно приведёт к параличу государственной машины). Но если недемократично принимаются абсолютно все решения, прежде всего - стратегические и кадровые, то это и будет полноценная деспотия/антидемократия.
За физическую невозможность демократии в режиме классового господства номенклатуры любого из типов отвечает сочетание двух факторов - служебной подчиненности членов данного общественного класса и закрытости, непубличности их специфических солидарных интересов. Ситуация напоминает армейскую или корпоративную, где у главкома/босса и рядовых вполне может оказаться общий солидарный интерес, за который они дружно, «классово» пойдут в бой. Но этот интерес никогда не вырабатывается в этих структурах демократически, не передаётся снизу вверх. Генералы свой интерес всегда находят/осознают сами, а с чаяниями солдат он может совпадать, а может и расходиться.
Закрытость же возникает по причине явно преступной, подлой (с точки зрения остального общества) природы классового интереса мирно жирующей номенклатуры с подельниками. Производство общественных благ – самая благоприятная среда для коррупционно-паразитической жизнедеятельности, которой для пышного цветения достаточно простого ослабления контроля извне. Бесконтрольность сразу включает положительную обратную связь: чем кормление слуг народа идёт успешнее, тучнее, тем сильнее становится их мотивация к сплочённости и господству (к классовости) ради продолжения банкета за счёт всех прочих. А чем выше уровень номенклатурной классовости и доминирования (чем слабее противодействие общественных сил порочным наклонностям «слуг народа»), тем шире открывается поле возможностей для кормления номенклатурщиков с их подельниками, тем доходнее для себя они делают своё «служение обществу», «защиту национальных интересов» и тп.
Демократия не гарантирует вечную стабильность и процветание. От ошибок никто не застрахован. Две мировые войны были подготовлены вполне демократически – реализацией империалистических интересов передовых европейских буржуазий, передравшихся за колониальные владения. Великая депрессия тоже разразилась в клубе стран-лидеров, тогда ещё вполне буржуазно-демократических.
В свою очередь, и деспотия - не глухой тупик. Многие серьёзные ситуации успешно разрешались деспотическими режимами. Когда обстановка понятна и критична даже для первых лиц, то они, как и все нормальные люди, становятся способны на продуманные и эффективные действия (или же кризис их сметает, заменяя на более дееспособных и разумных, если, конечно, общество ещё продолжает существовать). Кроме того, любой серьёзный кризис выдвигает на первый план объективные, сильные внеклассовые факторы, поневоле становящиеся главным критерием кадрового отбора. Эти же факторы прочищают вертикальные информационные каналы и отодвигают на задний план второстепенные проблемы господ, позволяя сформулировать какую-никакую государственную идеологию (воспитывающую, мобилизующую, расставляющую ориентиры для всего общества). Поэтому, когда страна идёт от кризиса к кризису или - находится в нём перманентно, деспотический режим получает эффективную защиту от деградации и может существовать достаточно долго, не впадая в откровенный маразм и самодурство (как Куба, КНДР, КНР).
Существенное преимущество демократического режима госвласти начинает явно проявляться только в длительные периоды «мирного строительства», когда на первый план выступают три основных дефекта номенклатурных деспотий:
1. Отрицательный кадровый отбор в ключевой государственной отрасли (системно поднимающий к вершинам власти людей последнего сорта - интеллектуально и мотивационно).
2. Информационная изоляция госэлиты, её окукливание (из-за обрыва связей между «рецепторами» общества, находящимися, преимущественно, в средних и нижних социальных слоях, и его «головой», центром принятия решений).
3. Отсутствие реальной, недекоративной общественной идеологии (перспективного плана жизнедеятельности общества в целом), поскольку интересы господствующих паразитов и деградантов ни в какой реальный конструктивный план не могут быть вписаны по определению.
Усугубляет дефекты деспотии сохраняющаяся даже в эпоху «высоких технологий» лженаучность обществоведческой области знаний. Уже век как минимум, с началом противостояния общественных систем, учёные-обществоведы были повсеместно мобилизованы госэлитами на отработку чисто пропагандистского заказа по компрометации идеологического врага. Этот казённый подряд обеспечил с обоих сторон конфликта взрывной рост букета «общественных наук», в основу которых легла демагогия и философия, а нормальная научная методология была всеми отброшена (как чреватая вытаскиванием на свет многочисленных собственных «скелетов»).
Когда же противостояние систем закончилось, везде уже воцарился новый заказчик – буржуазная номенклатура (не только в капиталистическом лагере, но и на обломках его социалистического оппонента), кровно заинтересованная в промывании мозгов плебеса и в рисовании воздушных замков. Поэтому сегодня во всём мире официально утверждённые общественные науки практически одинаковы (вплоть до идентичных учебников), и так же одинаково бесполезны для решения множащихся общественных проблем современного монодеспотичного миропорядка.

1.4. Народно-буржуазная демократия.

Уже в середине 19-го века К.Маркс сравнивал тогдашнее буржуазное общество с «волшебником, который не в состоянии более справиться с подземными силами, вызванными его заклинаниями». С тех пор эти силы многократно выросли, подняв планку требований к разуму и мотивации государственных элит и их подчинённых. Но деспотия, пришедшая на смену буржуазной демократии, гарантирует прогрессирующее слабоумие государственного разума и моральное разложение его носителей. Глобальные планы властьимущих становятся всё более абсурдными, а их реакция на возникающие проблемы – всё более запоздалой и неадекватной. Причём, естественный ход вещей (социальные, экономические и прочие объективные тенденции) современную буржуазно-номенклатурную деспотию только усиливают, цементируют, а её дефекты - усугубляют.
Разумеется, периодически назревающие кризисы способны приводить деспотию в чувство, обеспечивая краткие интервалы относительной вменяемости «государственного разума». (Именно такую встряску мы сейчас наблюдаем в США, приведшую к власти президента Д.Трампа, кардинально расходящегося по ключевым вопросам с действующим вашингтонским «истеблишментом»). Но далее, когда испуг проходит и ситуация стабилизируется, всё неизбежно возвращается на круги своя, способствуя, в том числе, и назреванию следующего кризиса. Без установления демократии, без ликвидации буржуазно-номенклатурного класса (деклассирования образующей его человеческой массы, лишения её общественного господства) - не представляется возможным разорвать этот дурной цикл
То есть, место хозяина государства и общества должен занять новый господствующий класс, состоящий из равноудалённой от госучреждений буржуазии (преимущественно – средней и мелкой) и из сознательных рядовых граждан (без поддержки которых, в современных условиях, одна буржуазия вряд ли справится с этой ролью). Что, в совокупности, близко по сути к популярному сейчас пресловутому «гражданскому обществу». В основе такой классовой реформы может лежать только искусственно созданная, целенаправленно внедрённая в общественное сознание и поддерживаемая в дальнейшем (воспитываемая со школьной скамьи) демократическая культура и демократическая же официальная государственная идеология.** (Человеческая цивилизация неоднократно уже совершала нечто подобное, например, когда в середине 19-го века разрабатывала и внедряла параллельно с соответствующей инфраструктурой культуру общественной санитарии. Регулярные эпидемии холеры в передовых западных странах, уносившие миллионы жизней, тогда поставили вопрос ребром).
Перестройка действующей политической конфигурации предстоит глубокая, поскольку все современные т.н. «демократические» партии и движения в реальности работают на деспотию, на поддержание своего существования в рамках устоявшейся политической системы. Одни из них прямо работают на господствующий класс, составляя основу его демократической декорации, входя в штат казённых партфункционеров (например, обе ведущие партии США, наша ЛДПР, «Яблоко»). Другие – те же партфункционеры, но становящиеся в оппозицию режиму (но не деспотии как таковой), когда клановый раскол господствующего класса достигает уровня открытого противостояния номенклатурных группировок за место на вершине деспотической иерархии (например, как партии – КПРФ и «Родина» - на выборах 1996 года). Возможны и такие оппозиционные «демократы», которые работают на спонсирующую их зарубежную деспотию, являясь частью импортного номенклатурного партфункционала, с целью навязать туземцам марионеточный режим, или, хотя бы, «раскачать лодку» (например – ПАРНАС).
Коммунистический манифест завершается лозунгом: «Пролетарии всех стран – соединяйтесь» - абсолютно логичным в конструируемом К.Марксом планетарном сообществе свободных тружеников. Декларируемая настоящим манифестом демократия глобальное объединение государств не предусматривает, так как любые наднациональные объединения, делегирующие часть суверенитета международным структурам (вроде – Евросоюза, НАТО, Варшавского договора) позицию госноменклатур и, соответственно, деспотий только усиливают.
Но, с другой стороны, современная деспотия – зараза всеобщая, поразившая весь развитой мир, поэтому логично и бороться с нею сообща, ограничив деятельность «демократического интернационала» информационной сферой (обменом «передовым опытом», «ноу-хау», взаимной морально-пропагандистской поддержкой). Национальные интересы и вызываемые ими международные трения неизбежно сохранятся и при всеобщей демократии. Последняя лишь снизит вероятность роковых стратегических ошибок, разрушительных международных конфликтов и кризисов, так как высокопоставленные самодуры и моральные уроды, типичные для забронзовевших деспотий, будут вытесняться квалифицированными управленцами со здоровой мотивацией, ответственными перед своей страной и её господствующим классом. (Сегодня, напомним, все правящие режимы развитых стран, за редчайшим исключением, являются деспотическими, различаясь только степенью марионеточности и уровнем элитной мобилизации/озабоченности местными кризисными факторами).
Объединяться же в новом классе следует всем здравомыслящим гражданам, способным ради будущего своих потомков пожертвовать личным временем, силами и, возможно, номенклатурными благами, если таковые кому доступны.

На этом очевидном призыве манифест можно завершить и перейти к плану демократизации.

2. Демократизация современной России.

По логике настоящей теории, в развитом капиталистическом обществе не может быть иной формы деспотии, нежели - буржуазно-номенклатурная, а его демократический режим возможен только как народно-буржуазный. (Другие формы демократии, связанные с существенным понижение биоэнергетического фона, начиная с - буржуазной и - вплоть до архаики, а также деспотия чисто номенклатурная, социалистическая – не рассматриваются как положительная альтернатива). Поэтому далее, для краткости, будем именовать фигурирующие в плане реформ формации – исходную и конечную, просто – «деспотией» и «демократией». Обоснование же необходимых мероприятий будет отталкиваться от современных российских реалий (Как ярко выраженного режима деспотии, с изначально предельно вырожденной госэлитой, далее претерпевшей кризисную коррекцию. Впрочем, предлагаемые демократические реформы универсальны, их принципы применимы к любому обществу «золотого миллиарда»).
Как уже говорилось, необходимое и достаточное условие смены формации современного российского общества (с тупиковой деспотии на перспективную народно-буржуазную демократию) состоит в смене господствующего класса. В ходе которой нынешний доминант - номенклатурно-буржуазный симбиоз – разрушается, деклассируется, уступая господствующую позицию гражданской массе (начиная со средней буржуазии и ниже), которая, в свою очередь, политизируется и консолидируется в новом общественном классе, становящимся хозяином государства.
«Законов истории» (естественных, нерукотворных оснований) для такой смены не просматривается. Развитое деспотическое общество может сколь угодно долго (до наступления дефицита ресурсов и сползания в одну из архаичных форм) крутиться в кризисном цикле. Разложившийся, неадекватный буржуазно-номенклатурный режим и плывущая по течению гражданская масса - совместно создают/допускают очередной кризис, в ходе которого верхи волей-неволей приходят в чувство, низы мобилизуются, острые проблемы общими усилиями как-то решаются, ситуация выправляется, чем и запускается следующий этап – опять неизбежное разложение, разобщение, оглупление, закладка фундамента следующего кризиса с последующим частичным отрезвлением на дне, подъём и т.д. Либо, на дне очередной кризисной ямы общество может пережить распад на части, которые начнут самостоятельную жизнь со своими отдельными деспотиями (по образцу осколков СССР). Другой вариант, когда все, кроме ликвидируемой буржуазии, через раскулачивание/национализацию частного капитала оказываются в деспотии чисто номенклатурной (в социализме), со сходным кризисным циклом (как, например, «вышли» из своих последних кризисов - царская Россия и императорский Китай).
Поскольку в состоянии внутреннего хаоса, а тем более - кризисного распада, централизованное управление обществом отсутствует по определению, любое продолжение этих катастрофических фаз может быть только естественным, всегда уводящим страну от требуемой демократии. По этой причине большой революционный катаклизм, взрывающий действующую систему вместе с её господствующим классом по большевистскому мотиву – «до основанья, а затем», элементом рационально-позитивного плана быть никак не может (любые «подрывники» - либо безумцы, либо засланные извне диверсанты).
Хотя развал государственных институтов и минимизирует сопротивление любой консолидированной госэлитной группировки, расчищая путь и открывая поле возможностей для всех заинтересованных политических игроков, но народную массу оно ещё сильнее атомизирует и дезориентирует, делая лёгкой добычей разного рода проходимцев. Российская Империя начала 20-го века, перестроечный СССР, постмайданная Украина – наглядные примеры того, к чему ведут разрушительные системные кризисы, как сильно результаты «эпохи перемен» могут отличаться от благодушных либерально-демократических утопий её прорабов и буревестников.
Таким образом, за неимением/невозможностью естественных вариантов желаемого изменения классовой структуры, в распоряжении конструктивных противников деспотии остаются только ручные, искусственные демократические преобразования, которые, в свою очередь, ставят ребром вопрос об общественной силе, способной и мотивированной их реализовать.

3. Элитные сторонники демократизации.

Очевидно, что гражданская масса в её нынешнем состоянии (заготовка будущего народно-буржуазного класса) застрельщиком и ведущей силой демократических реформ - выступать не может в силу своей аполитичности, разобщённости, невежества в делах государственных и вопросах обществоведческих (причём, не только в странах постсоветских, но и в передовом «западном сообществе»). Хотя эпоха Интернета заметно изменило информационную общественную среду, весь реформаторский потенциал простого люда пока ограничивается естественным индивидуальным стремлением к повышению своего личного благосостояния, к улучшению жизненных перспектив, при самом поверхностном понимании тех факторов, которые на государственном уровне солидарно блокируют реализацию этих стремлений. По закону хронического либерализма, пока петух не клюнет, простой народ будет до последнего сохранять состояние приятной детской отрешённости, безучастно наблюдая как буржуазно-номенклатурные паразиты приватизирует прибыль, национализируют убытки, и раз за разом «ломают дрова».
Поэтому целенаправленное, культурно-воспитательное воздействие сверху (со стороны государства) остаётся единственным вариантом активизации реформаторского потенциала гражданской массы, действующей в рамках эволюционно-мирной, неэкстремальной классовой консолидации. Но сверху, у государственного кормила повсеместно находится господствующий буржуазно-номенклатурный класс, ведомый своим классовым авангардом – государственной элитой. Эта конструкция, в сочетании с условием эволюционности/постепенности демократических преобразований, автоматически приводит к сохранению ныне действующей деспотической государственной машины вместе с её начальниками на весь период перехода от деспотии к демократии. Именно им предстоит быть «прорабами демократической перестройки», за неимение других кандидатур. (Тем более, что в деспотическом обществе реальная, штатная положительная ротация госэлиты просто не предусмотрена. Для неё просто нет инструментов.)
Определив методом исключения единственно возможного застрельщика демократизации, перейдём ко второму ключевому вопросу: какой смысл верхушке деспотического режима затевать демократические реформы? Очевидно, что классовый, буржуазно-номенклатурный интерес, отражающий солидарные чаяния чиновно-корпоративной массе (подчинённой госэлите), мотивом к подобной смене формации быть не может. Эта социальная группа при любых катаклизмах страдает самой последней, в мирное время снимает все сливки, поэтому особого желания уйти с политической сцены, сдать господствующую позицию другой общественной силе - не испытывает. Следовательно, действующая госэлита (высшие государственные чиновники/политики, крупные капиталисты, совместители обоих качеств) могут возжелать демократию только самостоятельно, в рамках своего элитного микроколлектива, вырабатывающего общую политику по либеральному принципу взаимовыгодного консенсуса - «ты – мне, я – тебе».
Соответственно, вопрос демократической мотивации властьимущих переходит в плоскость сугубо личных интересов конкретных членов деспотической госэлиты, каждого по отдельности. Какие же у каждого из них могут быть весомые основания поменять нынешний деспотический режим на – демократический, рискуя многим, и даже при самом благоприятном исходе уступая часть своей нынешней власти и, возможно, - доходов? Ведь ни каких проблем сам по себе запуск процесса демократизации не решает, а только создаёт новые хлопоты и издержки, явно перевешивающие те умеренные бонусы и авансы, которые получает любая команда реформаторов на старте компании (кредит доверия, консолидацию общества, ослабление политических оппонентов). Например, если сейчас у президента РФ рейтинг превышает 80%, то что принципиального может изменить любой его прирост?
Располагающая достаточными ресурсами, мирно деградирующая деспотия, несмотря на все свои недостатки, остаётся способной решить (по отдельности, разумеется, не в комплексе) большинство частных тактических проблем. Пусть это и будут и самые затратные, неустойчивые решения (найденные методом проб и ошибок, противоречащие остальной системе, продолжающей паразитически разлагаться в каждом своём элементе). Например, текущая практика российского руководства, бросавшего колоссальные средства (когда они были в избытке) на восстановление отраслей, вопиющее состояние которых на тот момент представлялось наиболее критичным для планов самих властьимущих (армия, образование, здравоохранение, пропагандистская машина и ряд других.). Поэтому решение любой отдельной проблемы, пусть и самой критичной, госэлитным мотивом к демократизации быть не может – деспотическая власть или эту проблему решит, или как-то нейтрализует до лучших времён, не производя смену формации.
Если же проблем не счесть, а ресурсов явно не достаточно, и конец вполне очевиден (как, например, в постмайданной Украине), надо быть весьма неординарным, пассионарным вождём, чтобы принять затратный и трудоёмкий план, удержав себя и подчинённых от классической стратегии всех уходящих временщиков – лихорадочного распила последних остатков. Таких лидеров может поднять наверх только революционный шторм, а для устоявшейся, обжившейся, «отрицательно отбираемой» десятилетиями деспотической госэлиты характерны прямо противоположные человеческие типы. Конечно, реальность способна преподносить сюрпризы, вроде избрания несистемного Д.Трампа, носителя (возможно) уникального набора качеств. Но мы будем исходить из предположения об обычном человеческом материале (как наиболее вероятном) у которого, будучи вознесённого на вершину деспотической власти, просматривается только один рациональный мотив обратиться к демократии - забота о благополучии своих детей и внуков, о сохранение наследуемого ими фамильного богатства и статуса.
Дело в том, что современная деспотия (безбожная, беспринципная, паразитическая, не связанная никакими моральными рамками) не даёт сиятельным усопшим и отставникам никаких гарантий сохранения нажитого непосильным трудом «на галерах», после ухода на покой. Как уже говорилось, обе разновидности номенклатурного класса (советская и буржуазная) вынуждены - либо пользоваться декоративной государственной идеологией, либо отменять её в принципе, а их собственные, внутриклассовые правила могут существовать только закрыто, без письменной фиксации и автоматической, штатной защиты государственными правоохранительными органами (в рамках действующего законодательства). Соответственно, работающие в господствующем классе реальные законы (пресловутые «понятия») тоже оказываются неписаными и зыбкими - продуктом текущего баланса внутриклассовых сил и интересов, способного меняться очень сильно и резко (прежде всего, при естественной смене первых лиц), и всегда в пользу текущего «хозяина горы». А раскулачить небедных наследников ушедшего деспота и его сподвижников, да ещё высечь поганых мажоров публично за родительские и собственные грехи на потеху плебеса – у «принявшей дела» правящей группировки соблазн может оказаться достаточно силён, особенно, в кризисных ситуациях, срочно требующих козлов отпущения. (Самый свежий пример - уход узбекского деспота Керимова.)
Разумеется, после отставки/кончины высокого родителя его близкие могут срочно эмигрировать к заранее прикопанному добру, но если держать в умах госэлиты подобные планы изначально, о суверенитете державы и прилагаемых к нему бонусах придётся забыть. За пару поколений неизбежной элитной эмиграции страна автоматически превратится в полуколонию, а её государственные мужи – в штатных холуёв зарубежного центра силы, по совместительству исполняющего функцию приюта беглых «господ».
Другой вариант спасения высокопоставленных детей от раскулачивания, тоже весьма ущербный, состоит в коллегиальной форме деспотического правления, в имитации парламентской республики через предварительное распределение всех ключевых постов среди многочисленных родственников (Нечто подобное сейчас выстраивает президент Казахстана Нурсултан Назарбаев, готовя свой неизбежный уход). Такую семейную группировку можно постоянно омолаживать, меняя отдельных выбывающих членов родового клана на молодых. Потеря любой из фигур становится некритична, а власть семейной группировки - потенциально бесконечной. Серьёзные проблемы возникают у неё только в периоды кризисов, поскольку такой режим кланово-родовой власти не имеет возможности умиротворять плебес перспективой существенного кадрового обновления: все возможные сменщики уже известны пофамильно, их лица примелькались, их кровная связь с ответственными за кризис предшественниками-родственниками очевидна. Плюс, становится крайне проблематичным поддержание единства буржуазно-номенклатурного класса, поскольку все входящие в него члены иных тейпов/жузов/кланов оказываются изначально ущемлёнными, с официально урезанной карьерной перспективой, что толкает их на коллективное противодействие правящей группировке. Ну и передраться многочисленные родственники тоже вполне способны.
Развитые западные страны, прошедшие длительный период буржуазной демократии, а также ряд потрясений, сильно перетряхивавших госэлиты и номенклатурный корпус (главным образом - две мировые войны), более-менее отладили систему распределения полномочий и ротации власти, сейчас действующую по инерции, постепенно разрушаясь. Поэтому сегодня, уже при буржуазно-номенклатурной деспотии, таких острых проблем с передачей власти как в постсоветии, страны НАТО и ЕС пока не испытывают (Хотя процесс окукливания/обособления и внутреннего структурирования нового господствующего класса идёт на Западе полным ходом. Сложившиеся к настоящему времени династии «демократических» президентов, сенаторов, конгрессменов, губернаторов и пр. - его зримые плоды, пусть и ещё не в той степени концентрации и персонификации высшей власти, на которую сразу взлетели все, более-менее суверенные обломки СССР).
Таким образом, единственным эффективным решением проблемы благополучия элитных наследников будет защита «прав ребёнка» внешней, неноменклатурной силой, заставляющей не только действующих элитариев, но и любых их сменщиков, соблюдать постоянные и известные всем законы. Что, фактически, и означает формирование новой общественной силы, которой может быть только господствующий класс, политически/законодательно доминирующий над госаппаратом и его первыми лицами, над владельцами и дирекциями крупных частных компаний.

4. Примерный баланс сил.

Поскольку на старте демократизации внеклассовая (гражданская) поддержка реформаторской госэлиты будет ещё незначительна, возникает вопрос о реальных силах, которыми последняя может располагать и на которые, соответственно, в первую очередь должна быть направлена агитация реформаторов. Скорее всего, к таким силам можно отнести рядовых буржуазно-номенклатурного класса (номенклатурные низы - госслужба и корпоративный планктон, нижних уровней привилегированности). Как и любые рядовые, эти люди имеют минимум бонусов от участия в господских делах, а выносят тяготы масштабных кризисных провалов почти наравне с деклассированным людом (любое закручивание гаек и сброс балласта начинают с нижних чинов). Плюс, при укоренении и бронзовении номенклатурного класса (до уровня современного российского) у начинающих «слуг народа» быстро падает до нуля шанс заметно подняться по служебной иерархии. Закон: «генералами становятся только сыновья генералов» - в устоявшихся деспотиях работает железно.
Вот на кого точно нет смысла рассчитывать реформаторам, так это на поддержку средней номенклатуры вместе с их подельниками - буржуями и корпоративным директоратом. Данная категория имеет от деспотии максимум личной выгоды при минимуме издержек, поэтому сознательно противиться демократическим преобразованиям им сам Бог велел. Самое слабое место данного слоя – глубоко ущербная, подпольная идеология, затрудняющая консолидацию и скоординированные солидарные контрдействия (если только ими не будет управлять вышестоящее начальство – антидемократическая часть госэлиты). Тем более, что будучи многоуровневым, распределённым по территориям и отраслям иерархическим сообществом, средняя буржуазная номенклатура всегда имеют заметный разброс местных и ведомственных интересов, усугубляющийся по мере продолжения мирного периода. (Хотя явный паразитизм и обязывает, без явно выраженных угроз средняя буржуазная номенклатура будет постепенно снижать уровень своего солидаризма, будет дробиться на конкурирующие кланы, стремящиеся перераспределить богатства и статусы уже своих «одноклассников».
В предыдущих господствующих классах эта естественная поведенческая деформация компенсировалась, прежде всего, идеологической накачкой, развитием специфической внутриклассовой аристократической культуры, целенаправленно прививаемой каждому следующему поколению господ. Но буржуазной номенклатуре 21-го века достижения современной цивилизации позволили опуститься в такие глубины морального разложения, где категорически противопоказана любая фиксация принятых правил (со временем, неизбежно делающая кодекс высшего слоя достоянием общества, особенно, в информационную эру). А без единого, общедоступного, затверженного каждым новобранцем устава, укрепление и соблюдение внутренней дисциплины становится невозможным.
Кроме внутренних сил, способных повлиять на процесс демократизации, есть ещё и силы внешние. По логике настоящей теории, первая страна из массива деспотий, которая объявит о демократических реформах, в условиях современной информационной среды получит сильную пропагандистскую позицию относительно всех прочих, завоёвывая симпатии их граждан, остающихся под гнётом деспотий. В какой степени это ослабит враждебную реакцию, которая неизбежно возникнет в союзе деспотий – может показать только практика. В начале 20-го сходная ситуация сложилась коммунистической идеологией, обеспечившей большевикам заметную внешнюю поддержку своим антивоенным, антибуржуазным зарядом. Что поспособствовало сворачиванию интервенции стран Антанты и блокировало сопротивление противников СССР (создаваемого в фактических границах Российской Империи).
Сегодня, например, Россия находится в достаточно враждебном международном окружении, чем-то сходным с состоянием «холодной войны». Её сильный противник – западный союз - сборная устоявшихся буржуазно-номенклатурных деспотий. Взяв курс на демократизацию, наша страна заметно усилит свою идеологическую позицию относительно этого союза.
Поскольку баланс вышеперечисленных сторонников и противников демократизации настоящая теория оценивает близким к положительному (точнее его покажет только эксперимент), можно перейти от общих соображений к конкретике. Ведь мало быть простым сторонником смены формации, надо ещё и представлять её практическую реализацию – чтобы «генералы» могли взвесить все за и против, а каждый рядовой – понять свой маневр, если дойдёт до дела.

5. Комплексная демократизация.

Как уже говорилось, в настоящий момент в развитых странах, включая РФ, совокупность факторов, отвечающих за образование режима деспотии, трансформируется в направлении их усиления, благодаря чему, естественным ходом вещей, последний неуклонно «укрепляется и углубляется».
1. Повышается концентрация капиталов - производственного и финансового.
2. Усиливается связь госучреждений с крупным бизнесом.
3. Растёт численность госслужащих и их политический вес.
4. Растёт доля праздного и псевдозанятого населения, концентрирующегося в городах (где любая иная форма жизнедеятельности лишних людей, кроме фактического госсодержания, кормления с рук соответствующих чиновников, не возможна чисто «физически»).
5. Последовательно уменьшается политический и экономический вес оппонентов господствующего класса – некрупной буржуазии, пролетариев и крестьян.
Так как все пять процессов являются проявлениями/продуктом одной общей системы (одного связанного механизма), любое их существенное изменение (не говоря уже о развороте тенденции по каждому из пунктов) возможно только в результате комплексного преобразования общества, синхронного/согласованного изменения всех его ключевых элементов. Поэтому, если в какой-то момент наша государственная элита (группа первых лиц - авангард буржуазно-номенклатурного класса, сегодня возглавляемый В.В. Путиным), движимая вышеизложенными мотивами или какими иными, решит развернуть наше общество от деспотии к построению демократии, ей придётся в ручном режиме, преодолевая активное сопротивление «противников перестройки», выполнить большой комплекс взаимосвязанных мероприятий, затрагивающих все сферы жизнедеятельности общества. Сначала рассмотрим в самом общем виде три основных подпроцесса – экономический, культурный и политический, а потом – ещё несколько конкретных реформ, для иллюстрации масштабов и сути преобразований.
Мероприятия первой подгруппы должны внести в производственно-потребительскую конфигурацию общества (в систему составляющих её макрообъектов) такие изменения, которые бы создавать максимально благоприятные условия режиму народно-буржуазной демократии, а буржуазно-номенклатурную деспотию, напротив, всячески угнетали. Последняя, в своей предельной форме пресловутой «олигархии» - достигается соединением в одних руках полномочий высокого государственного начальника и - владения крупным бизнесом (Как, например, президента Украины и хозяина кондитерской корпорации). Соответственно, к понижению уровня деспотии будет приводить сочетание трёх процессов:
1. Разведение государственных - деятельности и собственности, их частных форм на максимальную дистанцию (на процедуры и на фигуры, минимально связанные между собой каким-либо образом).
2. Сокращение размеров негосударственных объектов экономики с увеличением их числа (демонополизация национального производства), оставляющая единственную возможность эффективного влияния их хозяев и директоров на государственные – политику и аппарат – посредством солидарных политических структур.
3. Повышение регламентации и прозрачности работы госучреждений (что, впрочем, будет логичным следствием выполнения первых двух пунктов).

6. Демонополизация экономики.

С началом реформ, все крупные, многопрофильные корпорации делятся на узко специализированные предприятия. Например, нынешние вертикально-интегрированные нефтяные компании - частные и государственные – особо влиятельные благодаря стабильно высокой рентабельности и мощному финансовому потоку. Они разделяются на предприятия, независимые функционально и юридически, занятые строго определённым видом деятельности - добывающие, перерабатывающие и торговые. Весь товарообмен между ними происходит строго через биржу – общедоступную, государственную, торгующую строго за рубли. Любые внебиржевые продажи и поставки нефтедобытчиков или переработчиков уголовно преследуются. Вертикальная интеграция нефтяных компаний объявляется вне закона (хотя владение предприятиями из всех трёх категорий одним хозяином-акционером не возбраняется, в предлагаемом разделении нет и намёка на национализацию).
В такой тройке, функции добывающей компании ограничиваются: выкачиванием нефти и попутного газа, очисткой их до ГОСТа, продажей на бирже по стандартному рублёвому контракту и закачкой в государственную трубу Транснефти или в цистерну МПС. Никаких оффшорных посредников, никаких затрат на рекламу и маркетинг, (особенно - своих московских или американских бензоколонок, футбольных клубов и пр.). Весь оборот добывающей компании автоматически становится рублёвым, максимально прозрачным по прибылям, убыткам и товарному выходу. Махинации Юкоса со «скважинными жидкостями» становятся невозможными в принципе.
Компании второй категории – переработчики - получают нефть и газ единственно возможным способом – купив их на открытых общих биржевых торгах, в конкуренции с другими переработчиками, торговцами-экспортёрами и просто спекулянтами. Производимые ГСМ переработчик тоже может продать только через биржу торговым компаниям, функция которых ограничена экспортом и розничной продажей внутри России. Экспортируют нефть и ГСМ, исключительно, торговые компании, покупая их на бирже, соответственно, у нефтедобытчиков и у переработчиков.
Вышеописанная реорганизация нефтянки, кроме налоговой прозрачности и антикоррупционности, несёт и такой важный позитивный момент как либерализация отрасли, её открытие для свободного вхождения независимого капитала, как российского так и иностранного. Сейчас, например, таковому нет никакого смысла строить в России новые НПЗ, пусть даже они будут в разы рентабельнее существующих за счёт сверхглубокой переработки нефти. Действующие компании-монополисты просто лишат новое независимое НПЗ как сырья, так и сбыта. Так же, благодаря реформе отрасли, независимый капитал легко сможет входить в торговый сектор, начиная с мелкой розницы и заканчивая крупными экспортными контрактами – (благодаря обязательному биржевому звену бесперебойные поставки нефти и ГСМ будут обеспечены любому платёжеспособному покупателю). При этом, сфера переработки и торговли открывается для всех предпринимателей, кто способен дать на бирже более высокую цену, а на рынке – более низкую, вне зависимости от их связей с нефтебаронами и высокими чиновниками.
Те компании – монополисты и тяжеловесы - разделение которых нерентабельно (железные дороги, система высоковольтных ЛЭП, магистральных трубопроводов, коммунальные предприятия, крупная электрогенерация и пр.), подлежат стопроцентной национализации с последующим преобразованием в прозрачные вертикальные службы/министерства, по типу армии или дипкорпуса (а не как сейчас – предельно мутные, непрозрачные агентства и коммерческие АО с госучастием, со сферой деятельности от бурения скважин до спортивных клубов). У их директоров понижается чиновный статус и максимально урезается коммерческая самодеятельность. Соответственно, любые приватные/неформальные взаимоотношения «слуг народа» и бизнесменов (теперь уже, исключительно, «средних») начинают преследоваться, обрастая неприемлемыми издержками и уступая место отношениям тех же сторон, но уж – чисто официальным и солидарным (равнодоступным, прозрачным и одинаково выгодным для всех независимых экономических субъектов).
Поскольку мероприятия по демонополизации невозможно реализовать одновременно во всех развитых деспотиях (в любом случае, начинать с себя придётся какому-то одному обществу), то от транснациональных корпораций-монстров, доминирующих сейчас на международном рынке, страна-первопроходец вынуждена будет закрыться жёсткими протекционистскими барьерами, защищая ниши ослабляемых национальных компаний на внутреннем рынке от экспансии зарубежных конкурентов. (В частности, реформируемому обществу сразу придётся отказаться от повсеместно господствующей современной концепции открытого глобального рынка и от пестования собственных транснациональных суперкомпаний, призванных успешно конкурировать на международной арене с такими же гигантами. То есть, ему придётся выйти из ВТО и кардинально изменить национальную финансовую политику, отказавшись от свободной конвертации валют в пользу обмена регулируемого, защищающего национальный финансовый сектор от спекулянтов и вредителей.)

7. Национализация «слуг народа».

Параллельно с изменениями в «бизнесэлите» деспотического режима, функционально преобразуется и его госслужбная составляющая (нынешнее чиновное наполнение буржуазно-номенклатурного класса). Прежде всего, ликвидируется экономическая свобода, обретённая номенклатурщиками при разрушении социалистического государства. К этой свободе номенклатура советская шла постепенно, по мере того, как падала солидарность общества, вырождалась и заходила в тупик коммунистическая идеология, деградировала госэлита, снижался градус международной напряжённости. Логичным итогом процесса «освобождения рук» стало расхищение общенародного достояния (распад Союза и приватизация 90-х) когда каждая номенклатурная шишка отгрызала столько социалистической собственности и суверенитета, сколько могла унести (отбить от притязаний коллег и бандитов).
Понятно, что по окончанию периода «дикой прихватизации» никто из чиновников расставаться с обретённой свободой не спешил, да и сама религия нового, повсеместно установившегося либерально-рыночного режима прямо рекомендовала (разумеется, для пущего процветания в наступившем капитализме) максимально сокращать централизованное, общегосударственное регулирование, в пользу максимальной самостоятельности и самоуправления на местах. Плюс, и для самой центральной власти, сильно занятой распилом и раскатом по личным кубышкам наиболее сладких кусков советского наследства, самая рентабельная стратегия покупки лояльности местного начальства заключалась в передаче последнему всего, что не получается присваивать или эксплуатировать из центра (землю, леса, коммуналку, медицину, образование, местные коррупционные сборы, и т.п.). Эта простая технология неплохо работала, дополняясь кнутом и пряником (премиальными субсидиями из госказны, гарантией защиты от недовольного плебеса, угрозой попасть под пресс федеральных карательных органов). В итоге, всё местное и ведомственное начальство превратились в подобие уездных князей, даже на городском уровне обзаводящихся своими министрами (образования, здравоохранения, финансов, внешних сношений, пиара - осталось завести только министров обороны).
Разумеется, довольно быстро феодальный заповедник свободно пасущихся чинуш, функционеров и их «бизнес-партнёров» - обнаружил и главный критический дефект - способность самостоятельно развиваться только в сторону всё большего паразитического присвоения, проедания, тирании, деградации всех общественных институтов. Пока на богатые природным ресурсом и советским промышленным капиталом обломки СССР лился валютный дождь, частично растекаясь по нищим соседям, постсоветские деспотии худо-бедно выживали, даже местами прирастая. Но как только экспортные сверхдоходы падали, вся суть этих режимов сразу лезла наружу тем сильнее, чем выше была степень деградации конкретной деспотии и острее её ресурсный дефицит. Например, сегодня, в 2016-ом, рекорды сползания в нищету ставит демократическая, цеэвропейская Украина, за два десятилетия буржуазно-номенклатурного банкета превратившаяся из ведущей индустриальной державы в обезумевшего банкрота.
Конкретные преобразования, которыми центральная власть будет прекращать феодальную вольницу, возвращая себе эффективный контроль над национальным производством общественных благ (образованием, здравоохранением, правоохраной, судебной системой, финансами, наукой и др.), изуродованными самодеятельностью паразитов-самодуров всех уровней, проблемы чисто технические и организационные, сегодня вполне решаемые (особенно, при современном уровне информационных технологий и богатом советском опыте ускоренного мобилизационного развития этих секторов). Была бы политическая воля и общественная поддержка, но это уже вопросы ни столько структурно-экономические, сколько – идеологические, политические, культурные, к которым мы перейдём чуть ниже.
(Западные госслужащие сегодня конвертируют своё классовое господство ни столько в личную «свободу предпринимательства» и системную коррупцию, сколько в – щедрый социальный пакет и непыльные обязанности, соотношение которых, достигнутое к настоящему времени, несопоставимо с временами буржуазной демократии. Наглядный пример полного отрыва чиновного благосостояния от состояния национального производства – греческие госслужащие, фантастически процветавшие до самого недавнего времени. Соответственно, на Западе демократизация будет сопровождаться урезанием этого пакета до адекватного уровня и сокращение раздутых штатов.)

8. Деурбанизация общества.

Третье структурно-экономическое преобразование касается нижних, «народных» слоёв общества, значительная часть которых (в их нынешнем состоянии) вольно или невольно укрепляет деспотический режим, представляя собой малоимущих безработных (официальных, неофициальных, псевдозанятых, липовых студентов и пр.), живущие на фактическом казённом содержании, преимущественно, в крупных городах, создающих фронт работ для большого отряда госслужащих (вместе с соответствующим бюджетом и дополнительным политическим весом). В процессе демократизации процент паразитирующей черни, продающей свою лояльность государственной власти за «хлеб и зрелища», должен быть сведён к нулю. Эта категория граждан должна трансформироваться в экономически и социально самостоятельное/самодостаточное население, начиная с крестьян-фермеров и заканчивая средней буржуазией (главной опорой будущей демократии). Тем более, что это преобразование согласуется со столь модным сегодня «позелениением» экономики – когда с ресурсов невозобновляемых, сконцентрированных в месторождениях государственной или корпоративной собственности, производства переориентируются на оборот ресурсов возобновляемых, территориально распределённых, принадлежащих (вместе с территорией «произрастания») многочисленным средним и мелким собственникам, которые, преимущественно, с этих ресурсов и живут. (Разумеется, мерами по регулированию рождаемости численность населения должна постепенно приводиться в соответствие с потенциалом территорий проживания там, где он недостаточен).
То есть, нынешняя устойчивая миграция населения российских сёл и малых городов в мегаполисы должна развернуться на 180 градусов. Раньше подобное случалось только стихийно, из-за катастрофических ухудшений условий городской жизни, вынуждающих малоимущих горожан бежать в село под угрозой голодной смерти. Но современные российские – деревню и провинцию (в значительной своей массе - заброшенные, вымирающие) - резким понижением жизненного уровня горожан реанимировать не возможно. Такой экстрим вызовет только городской бунт, снесёт правящий режим и угробит страну.
Сделать сёла и райцентры привлекательными для жителей мегаполисов возможно лишь через кардинальное улучшение деревенской жизни, происходящее в рамках долговременного национального проекта - научно обоснованного, финансируемого казной, входящего в общий план смены формации. (Если бы человечество, например, решило осваивать Марс, оно бы, очевидно, стимулировало переселенцев не запредельными ужасами их земной жизни, в сравнении с которыми выигрывают даже мёртвые инопланетные пустыни, а – комфортом и перспективой преобразуемого Марса, созданными передовыми - наукой и техникой, за большие государственные деньги. Хотя современная российская провинция, даже в её нынешнем плачевном состоянии, на несколько порядков опережает по комфортности Марс, повсеместного восстановления её нормальной, устойчивой, самоподдерживающейся обитаемости можно добиться только масштабной долговременной господдержкой.)
В пользу истинности последнего утверждения будет свидетельствовать «от противного» результат эксперимента - стартовавшей в 2016-ом году бесплатной раздачи всем желающим (гражданам РФ) одногектарных наделов на Дальнем Востоке. Согласно настоящей теории, из пришлых на эту землю подпишутся чудаки, быстро обожгутся и бросят её. На вымирание и обнищание Дальнего Востока, идущее весь постсоветский период, этот абсурдный проект кремлёвской деспотии никак не повлияет, поскольку всё социально-экономическое устройство РФ сегодня генерирует прямо противоположную тенденцию - устойчивую миграцию населения российских сёл и малых городов в мегаполисы. А федеральная власть просто плывёт по течению, проводя политику «стимулирования российской экономики» надуванием пузырей на рынке недвижимости в тех немногих последних регионах, где они ещё надуваются (где народ и спекулянты ещё готовы покупать жильё, привлечённые госвложениями в городскую инфраструктуру, дотациями на ипотеку, материнскими льготами и пр.). Прежде всего это – Москва, продолжающая расти как раковая опухоль, застраивающая жильём советские промзоны и сопредельные сельхозугодья.
Как недавно сказал президент В.В. Путин – «мы будем и дальше стимулировать здесь жилищное строительство, потому что Москва должна же развиваться». Понятно, что он не задаётся высокой стратегической целью забетонировать деспотический режим или «довести перелом до открытого», а просто латает тришкин кафтан стагнирующего национального промпроизводства и поддерживает политический рейтинг, используя примитивные подручные средства (как, кстати, это делают все буржуазно-номенклатурные госэлиты «золотого миллиарда») - шаблонно, знахарско-шарлатански, с горизонтом планирования не далее следующих выборов. Пока что, в условиях относительного материального благополучия, благодаря непропорционально высоким тратам казны на жителей российских мегаполисов, в России эта политика худо-бедно работает, решая сиюминутную задачу ублажения большей части национального электората, наиболее взрывоопасного из-за его концентрации в городах.
(Разумеется, перечень всех структурно-экономических мероприятий, которые потребуются для перехода от современной деспотии к реальной, устойчивой демократии, будет гораздо шире и детальнее вышеизложенных общих направлений. Плюс он будет постоянно корректироваться практическими результатами, как в любом новаторском проекте. Ниже, для примера, к некоторым более конкретным мероприятиям, мы ещё вернёмся).

9. Демократические - культура и идеология.

Как уже говорилось, основой создаваемой демократической формации должен стать новый общественный класс, образованный несколькими социальными группами, которые сегодня, в условиях развитой деспотии, никакой классовости не проявляют (средняя и мелкая буржуазия, пролетарии, крестьянство/фермерство, рядовые госслужащие/бюджетники и т.д.). Сочетание более-менее комфортной жизнедеятельности, предельно туманных и причудливых представлений о функционировании общества, хроническое отсутствия всякой положительной политической практики – гарантируют устойчивую пассивность этих людей в деле классовой самоорганизации, тем более, что господствующий общественный класс вышеперечисленные качества плебеса целенаправленно культивирует, используя в этих целях систему образования и средства массовой информации.
Согласно настоящей теории, заставить неэкстремально живущего хомо-сапиенса вести себя неестественно, в частности - поддерживать в нём устойчивую солидарную мотивацию, способно только то, что в настоящей теории именуется «культура». В данном случае (в демократическом проекте) это будет культура общественно-гражданского взаимодействия, «общежития», социальности. Основным инструментом воспитания данной культуры является информационный массив, обычно именуемый идеологией. Когда главным воспитателем социальной культуры граждан являются государственные институты, лежащая в её основе идеология по понятным причинам автоматически становится идеологией государственной, официальной.
Изначально, в основе всех государственных идеологий и производных от них социальных культур лежали религии (точнее, госрелигии и служили госидеологиями). В новейшую эпоху рационализма и атеизма, откровения Всевышнего из аргументации госидеологий были вытеснены пресловутыми «общественными науками». (Хотя, в определённых ситуациях архаика возвращается. Например, сегодня переживает ренессанс исламский фундаментализм, прививающий своим адептам социальную культуру средневековой клерикальной деспотии.)
По идее, научный прогресс должен обязательно привести человечество к самой эффективной форме культурной солидаризации граждан, построенной на основе научного обществоведения (нерелигиозного, не философско-утопического, не идеологически-коньюнктурного). Если исходить из утверждения о состоятельности/истинности теории СЛМ, то этот момент уже настал, и основанная на СЛМ-обществоведении социальная культура должна стать в один ряд культурами многочисленных областей человеческой деятельности, обладающих прочным научным фундаментом. (По образцу, например, современной культуры гигиены, в которой научное обоснование норм бытовой чистоплотности и общественной санитарии уже второй век успешно заменяет в поведенческом механизме цивилизованных народов страх перед небесными карами за нарушение санитарных божественных заповедей, в своё время найденных проницательными людьми эмпирически и занесённых в священные писания – Тору, Библию, Коран, и др.)
Обеспечивающая гражданскую классовость, научно обоснованная (рационально аргументированная, адекватная) социальная культура, способная стать основой современного устойчивого демократического общества, исторических аналогов пока не имеет. Её предполагаемая эффективность (её способность надёжно, в поколениях, нейтрализовать хроническую склонность хомо-сапиенсов к своей «хате с краю», к шкурному индивидуализму) останется спорной до проведения масштабного общественного эксперимента. За его положительный результат говорит ряд фактов, прежде всего, советский опыт. Хотя идеология советского общества первой половины 20-го века строилась на изначально утопической, антинаучной коммунистической концепции, при всех своих недостатках за сравнительно недолгий исторический период (20-40-ые года прошлого века) она воспитала поколение титанов и героев, свернувших горы (победивших фашистские орды, построивших мировую сверхдержаву «от сохи до атомной бомбы»).
Сегодня успехи культурной солидаризации, близкие советским предвоенного периода, демонстрирует государственная система воспитания граждан Китая (Например, здесь - http://www.portalus.ru/modules/shkola/rus_readme.php?subaction=showfull&id=1191500516&archive=&start_from=&ucat=& ). Даже если обществоведческий фундамент современной китайской госидеологии и производной от неё социальной культуры имеет существенные изъяны, их негативный эффект пока компенсируется устойчивой положительной динамикой китайского общества, автоматически проецируемой массовым сознанием на прививаемые ему идеологические установки, многократно повышая внушаемость/усвояемость последних.
Распад СССР и смена номенклатурно-деспотической (социалистической) формации на её буржуазно-номенклатурную модификацию - не является аргументом за невозможность устойчивой, воспроизводящейся в поколениях культурной солидаризации, как таковой. Выше уже упоминались серьёзные внутренние дефекты, которыми страдал марксизм-ленинизм - теоретический фундамент советских – идеологии и культуры, представлявший собой типичное лженаучное обществоведение, преследующее изначально ложную, утопическую цель – коммунистическую формацию. Он однозначно вёл общество в глухой тупик, где утрата социальной культуры критической массой советских граждан, начиная с господствующей совноменклатуры и его госэлитного авангарда, была закономерна и неизбежна.
Пока повестку дня молодой советской деспотии диктовала предельно экстремальная реальность гражданской войны, сразу перешедшая в подготовку к войне мировой, пока госэлиту составляли воспитанные революционным подпольем идейные солидаристы, утопичность коммунистической перспективы и фантастическая трактовка человеческой природы - были некритичны. Но как только жизнь советского общества и его господствующего номенклатурного класса более-менее нормализовались, когда прошла мобилизационная горячка, а в высшем руководстве накопилась критическая масса продуктов отрицательного кадрового отбора (когда революционеров и фронтовиков сменили гражданские, потомственные функционеры-бюрократы) – несостоятельность советской госидеологии проявила себя во всю силу.
Да и сама она стала быстро меняться, подлаживаясь под новые, мирные классовые интересы совноменклатуры, где лакировка состояния действующей госэлиты была важнее любых общественных проблем. В частности, достаточно быстро такая важная солидарная проблема как ускоренное шкурное перерождение начальников всех рангов (отмеченное ещё Марксом), требующее «жёсткого партийно-пролетарского контроля» и безжалостных чисток - из госидеологии и государственной практики были полностью вымараны. В последней, застойно-перестроечной редакции «кодекса строителя коммунизма» руководящая парт-хоз-пирамида имела уже божественный статус, управленческие решения которой гениально-благотворны по определению, вне всякой критики и контроля снизу.
Параллельно с этой деформацией, широким массам становилось все более очевидным расхождение между реальным курсом стран «развитого социализма» и предписанным классиками маршрутом к коммунизму (что никакой милитаристский экстрим уже не заслонял). В результате, повседневная жизненная практика, вместо того чтобы закреплять - стала последовательно ликвидировать советскую социальную культуру. Не удивительно, что даже специально подготовленные проводники советской социальной культуры и коммунистической идеологии - низовые комсомольские и партийные руководители застойного периода - никак не прореагировали на грубые просчёты и явное предательство перестроечной госэлиты, а многие прямо поддержали демонтаж советской системы горбачёвско-ельцинской камарильей.
Возвращаясь к будущим демократическим - идеологии и социальной культуре, которые теперь, в отличие от всех предшественников, будут опираться на научные, экспериментально проверенные знания об обществе, а не на – лженауку, фантастику и философию. Благодаря этому качеству первые всегда будут согласованы с повседневной общественной жизнедеятельностью, с оптимальной стратегической перспективой, всегда будут преследовать реальные, реализуемые солидарные цели.
Идеология является ахиллесовой пятой противников демократизации. В отличие от реформаторов, защитники деспотии не могут открыто и аргументировано представить обществу свою контридеологию (резоны за сохранение существующего деспотического порядка), не могут честно объяснить гражданам, в разрезе их непосредственной выгоды и пользы, причины своего противодействия и саботажа. Плюс, в силу тех же идеологических ограничений, противники демократии не способны координировать свои действия по открытым информационным каналам, мобилизовать сторонников через СМИ и легальный политический механизм. Любая идеологическая компания, организуемая антидемократическим лагерем, будет опираться на подкуп и обман, с головой выдающие шкурные, антиобщественные интересы заказчиков.
Поэтому, широкая пропаганда демократической идеологии и государственный курс на воспитание соответствующей социальной культуры - должны стартовать на первом этапе демократизации, увеличивая преимущество реформаторов перед идейными сторонниками деспотии (средней номенклатурой, крупным национальным и транснациональным капиталом, пятой колонной зарубежных деспотических режимов, ещё не ставшие на путь демократизации). Власть доводит до каждого дееспособного гражданина новую государственную идеологию и суть программы преобразований. В дальнейшем, уже в новой формации, культурный уровень поддерживается с помощью специальных государственных и общественных практик, включающих: воспитание с раннего возраста, образование, научную проработку соответствующей области знаний с их широкой популяризацией и т.д. Примерно так же, как сегодня поддерживается уже упоминавшаяся культура общей и личной гигиены/санитарии, прививаемая начиная с семьи и дошкольных учреждений, с опорой на постоянно развивающийся естественнонаучный фундамент и обучение граждан, фактически, в течении всей жизни, на всех её этапах.
Поскольку демократическая идеология не только декларирует солидарные цели господствующего гражданского класса (становящиеся базовыми ценностями всего общества), но и включает (в полной редакции) их научное обоснование и пути/технологии достижения, весь этот теоретический массив автоматически становится официальным, открытым руководством для государственных служащих (для работы государственной машины), превращается в официальную государственную идеологию, служащую непосредственным руководством для всего общества, сверху донизу (в том числе, и для процесса ротации государственной элиты).

10. Реформы государственных органов и партийно-политических структур.

Поскольку развитая, мирно загнивающая деспотия неизбежно деформирует все национальные госучреждения и ветви власти, без их капитальной перестройки реальная демократизация невозможна. Подробный перечень необходимых ремонтных мероприятий, если он разрабатывается из чисто теоретических, предварительных соображений, будет иметь ничтожную вероятностью реализации большинства пунктов (ведь реформировать придётся и такие сложные системы как образование и здравоохранение, где без проведения подготовительной работы, без научного анализа её результатов, многие шаги даже предугадать невозможно.) Поэтому здесь, в плане обобщённом, есть смысл отразить только ключевые моменты реорганизации наиболее важных институтов, в наибольшей степени влияющих на баланс общественных сил. К таковым относятся: правоохранительные органы, суды, федеральные законодатели, а в сфере политической – механизм партийного представительства.
Трансформировать данные институты (в отличие от экономики и культуры, сразу становящиеся на рельсы демократизации) придётся в два этапа. Сначала необходимо восстановить их полноценную управляемость и работоспособности. Феодально-клановое паразитическое болото, в направлении которого деградирует госаппарат любой непуганой деспотии, должно быть основательно, «рекультивировано», возвращено к консолидированному, управляемому состоянию, позволяющему проводить в нём и с ним реальные реформы. Далее, после достижения обществом определённой совокупности характеристик, соответствующих демократической формации (в том числе, и с помощью эффективно работающих госорганов), наступает второй этап, в течении которого государственные и политические институты - из состояния чрезвычайного, мобилизационного, максимально централизованного, трансформируются в формы, обеспечивающие их эффективность и устойчивое подчинение новому господствующему классу (народно-буржуазному).
Очевидно, что значительная часть обуржуазенной номенклатуры и аффилированного с ней бизнеса – будут сопротивляться демократической перестройке, будут пытаться сохранить статус господ-эксплуататоров. От чего их текущая деятельность, уже и сейчас более чем посредственная, с высокой вероятностью дополнится прямым саботажем и вредительством. Дисциплинировать теряющую господство обуржуазенную номенклатуру, продолжающую занимать ответственные посты, предполагается «кнутом» («пряников» она уже наелась). Репрессировать нерадивых будут новые силовые госорганы, действующих при активной поддержке рядовых граждан, заинтересованных в установлении новой формации.

11. Элитный трибунал, федеральная полиция, подотчётный суд.

Для решения вышеперечисленных задач, на весь переходной период центральная, федеральная власть усиливается двумя дополнительными карательными учреждениями, одно из которых – высший, «элитный» трибунал, подчинённый президенту, судящий, исключительно, государственных и корпоративных начальников высокого ранга (включая и судейский корпус). Их согласие на особую подсудность (не исключающую, впрочем, обычную) становится одним из необходимых условий пребывания в должности. Руководствуется трибунал специальными законами (по образцу трибунала военного), предусматривающими, в том числе, конфискацию имущества и ссылку в депрессивную, вымирающую сельскую местность «поднимать целину».
Второй силовой орган - отдельная федеральная полиция (как вариант - недавно учреждённая нацгвардия), также находящаяся в президентском подчинении, обеспечивающая, в частности, силовую поддержку высшего трибунала и следственные действия.
Необходимость в обоих госорганах связана, главным образом, с деградацией их ныне действующих дублёров – обычной судебной системы, прокуратуры, полиции, адвокатуры – институтов сильно прогнивших, погрязших в коррупции, кумовстве, местничестве и других номенклатурных грехах. Для активной борьбы с системной, высокопоставленной преступностью эти учреждения малопригодны, будучи тесно связаны неформально с большинством потенциальных подследственных. В переходной период старые органы могут просто перестать функционировать. (Как, например, после государственного переворота на Украине 2014-го оказались парализованы её правоохранители. Когда суд, зачастую, не может осудить очевидного преступника и вынужден его отпускать, подчиняясь давлению «делегатов» от карательных отрядов.)
Также, в прямое подчинение президенту/правительству на переходный период переводятся и обычные суды, вне зависимости от качества их работы. Широко разрекламированная, прописанная в конституции независимость судейского корпуса от других ветвей государственной власти, в условиях разлагающейся деспотии (полуфеодального устройства госаппарата, включая и его правоохранительную подсистему) приводит лишь к подчинению судейских работников центрам местной силы, образуемой произвольной комбинацией сливающихся в симбиозе: полиции, прокуратуры, чиновников, бандитов, платёжеспособных заказчиков, самих судей. При этом федеральное законодательство и политика центральной власти – в судебной практике отступают на второй план. Особенно, когда полномочия судов распространяются на всю территорию страны, и в каком-нибудь медвежьем углу можно купить любое, даже самое абсурдное судебное решение.
Прописанные в кодексах законы реализуется не автоматически, а только - усилиями людей, общественной силой, обеспечивающей полномочия толкователей законов. Когда эта сила - местные квазифеодалы плюс их подельники в погонах и - без, предстоящая жёсткая, официальная подчинённость судей высшей государственной власти (и, соответственно, защита судейских этой властью), с какой стороны на неё не посмотреть, оказывается предпочтительнее. Поэтому, в самом начале демократической перестройки липовая «независимость судей» ликвидируется официально. С окончанием переходного периода, в условиях устойчивой народно-буржуазной демократии, местные суды можно будет снова изолировать от других ветвей власти, отдав их под солидарный контроль нового господствующего класса.

12. Мониторинг текущей обстановки.

Третье новое госучреждение, уже не карательное, запускаемое с началом перестройки и работающее потом постоянно – надзорная/аналитическая служба, ведущая единую информационную базу сигналов граждан (жалоб, доносов, анонимок, свидетельств и пр.). Благодаря ей, во-первых, появляется инструмент объективного мониторинга криминальной ситуации, независимого от правоохранительной системы. Абсурдно, когда ответственный за управление неким процессом одновременно является и единственным оценщиком его показателей (фактически, становясь аудитором результатов своей же работы). А именно так и происходит, когда МВД обладает монополией на сбор и обработку информации по правонарушениям и сопутствующим им событиям, на анализ ситуации с преступностью и - соответствующую отчётность. Теперь же федеральная власть, а в дальнейшем, через обобщённую, открытую статистику – и новый господствующий класс (фактически - общество в целом) - смогут видеть реальную картину.
Во-вторых, данная служба позволит всем (включая рядовых граждан, вплоть до преступного элемента, готового на сделку со следствием), эффективно содействовать усилиям центральной власти и правоохранительных органов в качестве добровольных информаторов.
Сегодня, при деспотии, россияне давно привыкли к тому, что простой народ не входит в систему государственных решений и действий, не является её субъектом. Только когда в нижнем социальном слое случается слишком громкий катаклизм с неприличной массой жертв/участников (наводнение, пожар, бандитская резня, авария, массовые беспорядки и пр.), только тогда деспотической государственной машине приходится нехотя, наперекор установившейся практике, скрипя всеми сочленениями, опускаться на землю и начинать разбираться – а что же там внизу такого случилось, с напускным удивлением обнаруживая то преступную круговую поруку местного начальства, то банду цапков, то переполненное водохранилище, то проржавевшие крепления гидротурбины, и т.д. и т.п.
Например, программа «Время» сообщает: В Подмосковье некое столичное ведомство начало искать с помощью беспилотников дикие свалки. Одну нашло. Передало координаты специальным полицейским, которые выезжают на место и снимают показания с жителей посёлка, прямо у заборов которых растут мусорные горы. Правоохранители узнают все подробности (какие мусоровозы ходят, откуда, когда и пр.), ловят злоумышленников и бодро рапортуют. Закон торжествует!
Даже официальное, перворазрядное СМИ подаёт этот факт как должное, ни разу поперхнувшись его вопиющей абсурдностью. То есть, даже столичные журналисты высшего ранга воспринимают полную изоляцию народа от федерального руководства как должное. Пока не появился министерский чиновник с жёсткой директивой сверху, с беспилотником и силовым подразделением, мусор сваливался совершенно спокойно, и никто из сотен местных пострадавших ничего с этой свалкой годами не мог поделать, хотя располагал всей необходимой информацией, стучался с нею во все доступные двери, а властная вертикаль, начиная с главы поселения и заканчивая кремлём, должна была реагировать на подобные сигналы по определению.
Полиция, прокуратура, суды - естественно, тоже будет иметь доступ к собираемой гражданами информации, но только на чтение и статистику, со строгой персональной фиксацией всех запросов. Квалифицированное обращение граждан с такой информационной базой – станет элемент вышеупомянутой демократической культуры, внедряемой с начальных классов, позволяющий всем желающим не только внести свой посильный вклад в строительство общества новой формации, но и, в дальнейшем, защитить демократию и правопорядок.
Например, нынешнее бумажное заявление в полицию, особенно, необоснованно отвергнутое, всеми заявителями должно обязательно дублироваться в эту базу через заполняемый по интернету бланк, оптимизированный под автоматизированные - поиск и анализ. Там же бдительными гражданами должно фиксироваться и любое подозрительное, аномальное событие или состояние. (Разумеется, их сигналы не будут служить основанием силовым органам к обязательному реагированию с последующим отчётом, как в периоды большого террора, а станут лишь вкладом в единый информационный массив. Поводом же к оперативным действиям станет только достаточная статистика по представительному массиву сообщений.)
Поскольку строгий правопорядок (за разумную цену) является очевидным общественным благом, особенно востребованным при его современном дефиците, индивидуальное участие в борьбе с преступностью, коррупцией и другими язвами общества - должно стать делом каждого адекватного гражданина, и не в форме издевательских рецептов, вроде: «никому не давать взяток», а – с понятной всем процедурой и реальной отдачей.
Кстати, автоматизированный мониторинг текущей обстановки должен стать важной составляющей и в работе новой, «демократической полиции». В частности, действующая сейчас практика идентификации людей по документам (включая задержания для выяснения личности) – взяткоёмкая, неэффективная архаика - должна быть заменена простой и быстрой, прямо на месте контакта, процедурой фотографирования лица и пальцев любого сомнительного типа (с внесением, вместе с комментарием и координатами, в ту же единую базу), без требования документов и без задержания в случае их отсутствия (если, конечно, компьютер не определит человека в розыске). С раннего возраста каждый гражданин должен необходимо и достаточно идентифицироваться государственными службами по его собственному телу, а не по архаичной бумажной книжице. Он сам должен служить своим паспортом, от природы имеющим максимум степеней защиты. И специфические права гражданина тоже не должны распыляться по амбарным, домовым и прочим книгам, а хранится в единой государственной базе данных, исключающей собирание справок и ручное копание в архивах. Этим, в ряду остальных реформ, реализуется важная составляющая движения от деспотии к демократии, состоящая в максимальном сокращение рутинной бюрократической работы с бумажками, вытесняемая компьютерной обработкой всей необходимой информации.

13. Конституция и высшие представительные органы.

Возвращаясь к плану демократизации. Как уже говорилось, он предусматривает проведение в переходный период активной идеологической компании, а в дальнейшем, уже при демократии, настойчивое внедрение демократической культуры всем и каждому, проводимое с опорой официальную государственную идеологию. Но использование последней прямо противоречит действующей конституции, запрещающей государственной власти использование данного инструмента (а других, более мелких противоречий с имеющимся «основным законом» в демократических реформах будет ещё больше). Поэтому, чтобы реформаторам не погрязнуть в болоте согласования сотен конституционных поправок, на переходной период логично ввести чрезвычайное положение, приостанавливающее действие ряда статей действующей конституции (достаточно, кстати, безграмотной и кривой, подлежащей обязательной глубокой переработке). Вместо неё высший законодательный приоритет получают президентские указы. (Которые, впрочем, государственная дума может обсуждать и оспаривать, но только под угрозой реальных санкций - роспуск и перевыборы за халтуру и попытки саботажа). Деятельность конституционного суда приостанавливается до утверждения новой, демократической конституции.
Также, в переходной период, чтобы потом не возвращаться, следует радикально преобразовать наши высшие представительные органы законодательной власти – Госдуму и Совет Федерации. Поскольку монополия данных госучреждений в выполнении своих функций достаточно обоснована и, несомненно, будет сохраняться и при демократии, то их структурное реформирование касается, более, сложившейся формы работы, приведения её к требования максимальной эффективности и демократичности, в условиях качественно новой информационной среды и приоритета развития села и провинции. Сегодня эта форма менее всего пригодна для выработки и принятия коллегиальных решений, поскольку изначально строилась как столичный VIP-клуб элитных политических функционеров, профессионально имитирующих демократические институты. Как ширма деспотического режима эти собрания «законодателей» вполне функциональны, но защитник общественных интересов из них никакой.
Понятно, что в тысячелетней практике демократических институтах традиция многолюдных очных собраний и митингов пустила глубокие корни. Она так сильна, что даже в авангардной голливудской фантастике депутатские заседания далёкого межгалактического будущего представляются, как правило, циклопическими залами с ложами-сотами, в которых представители народов, цивилизаций, миров - чинно внимают речам ораторов. Поскольку обмен мало-мальски содержательной информацией через печатный текст на порядки эффективнее любых устных выступлений, честные и умные люди из совершенного общества будущего, облечённые демократическим доверием соплеменников, в принципе не должны собираться на очные заседания числом больше дюжины, по причине физической бесполезности подобного времяпровождения. Прения сотен участников, многочасовые зачитывания докладов, имели какой-то смысл (кроме чисто ритуального) до наступления эры информационных технологий, когда «заочные» совещательные процедуры работали ещё слишком медленно и дорого, уступая прямому контакту. Но сегодня сбор в общем зале толпы депутатов, как информационный процесс, уже откровенно нелеп и порочен по своей сути.
Реформирует действующую законодательную систему переход к распределённой по всей стране сети персональных парламентских офисов/приемных, в которых федеральные депутаты будут постоянно работать со своими штатными помощниками и активистами, взаимодействуя с коллегами-думцами через интернет. Такой принцип работы устраняет и второй фундаментальный недостаток очных заседаний федеральных депутатов в столичных «дворцах демократии» - их изоляцию от своих избирателей, отрыв от местной естественной обстановки и погружение в искусственную среду гнилой столичной политтусовки. Что автоматически заставит депутатов больше думать о народных чаяниях, об общественном благе и о настроениях своего электората, постоянно находясь от него в шаговой доступности.
Перспектива постоянной региональной работы заметно оздоровит и внутрипартийную жизнь, сделав федеральные избирательные списки гораздо менее сладкими: в приложении к депутатскому мандату теперь будет фигурировать только законодательная и общественная работа, с прозрачным для всех результатом (объективно фиксируемым местным электоратом), а не московская квартира с пропиской для всей семьи, с допуском в элитный околокремлёвский лоббистский клуб и возможностью осесть в столице. Заодно и немалые депутатские расходы начнут поднимать провинциальную экономику, не уходя в Москву, и без того ошалевшую от дурных денег.
В периоды экономических обострений правительство РФ, в числе прочих раздутых статей госбюджета, любит вспоминать о расходах депутатов Госдумы и Совета Федерации на разъезды между Москвой и избирательными округами. Планируемая реорганизация ликвидирует дорогостоящие, преимущественно досужие покатушки, в принципе. Кстати, довольно абсурден и режим работы наших высших госчиновников, начиная с президента, предусматривающий частые разъезды между подмосковными виллами и правительственными офисами в центре Москвы. Можно было ещё как-то понять большевиков-ленинцев, засевших в кремле с латышскими стрелками, постепенно занявших под государственные службы все ближайшие кварталы. Но в эпоху информационных технологий, в задыхающемся от автомобильных пробок и гари центре Москвы, подобная упаковка высоких руководителей уже явно нелепа.

14. Политические партии.

Кроме вершины политического общественного механизма – федеральных законодательных органов - должна логично измениться и конфигурация его фундамента – системы политических партий и процедуры их борьбы за мандаты всех уровней. Сейчас эта система выстроена и отлажена под нужды деспотического режима, представляя собой декорацию демократии, надежно контролируемую действующей госэлитой. Набор карманных партий, перекрывающих весь политический спектр – от левых коммунистов до праволиберальных демократов – уже третье десятилетие потешно толкаются на выборах с заранее назначенными победителями.
Их партаппараты и актив – по сути своей сегодня являются специфической категорией чиновников, новой разновидностью наёмных политработников, исправно служащих деспотическому режиму, пускающих в партийно-политический «бизнес» только своих, «классово близких», отсекая смутьянов и агентов вероятного противника, угрожающих «раскачиванием лодки» (всплеском низовой оппозиционной самодеятельности). В новой, демократической формации эта партийно-представительская система должна выполнять прямо противоположные функции: не просто служить инструментом господства нового народно-буржуазного класса, но и, во многом, этот класс формировать, способствуя сплочению и политическому структурированию средних и нижних социальных слоёв, сегодня поголовно аполитичных и деклассированных.
Со времён первой, горбачёвской перестройки, нас учили воспринимать политику как «грязное дело», как удел специально обученных небрезгливых профессионалов, куда простому народу ввязываться не следует, кроме как – бросая бюллетени в избирательные урны. Теперь же, при демократии, политика становится обязательным делом каждого гражданина. Низовая политическая активность и самодеятельность всячески приветствуется и стимулируется, как один из основных рычагов объединения граждан в народно-буржуазный класс.
Ориентированная на эти процессы избирательная система должна стимулировать последовательный, естественный рост партий и поддержание их в постоянном политическом тонусе. В частности, устраняются привычные сегодня архаизмы: сбор подписей, внепартийные самовыдвиженцы, политические блоки, закрытые списки кандидатов, идущих за популярным «паровозом». Вместо них вводится четко разграниченная иерархия избирательных уровней. Например, из – пяти, высшим из которых является пост президента страны, а низшим – пост депутата сельсовета или равноценного городского райсовета. Участвовать в выборах первого уровня имеет право любая зарегистрированная (по самой упрощённой, уведомительной процедуре) партия. Если она набирает на низших выборах установленное число побед (по всей России проводит во власть установленный лимит депутатов и глав поселений), то она автоматически получает право участвовать в выборах следующего уровня, в следующем избирательном цикле (и, возможно, начинает получать какое-то бюджетное финансирование, растущее по мере освоения следующих уровней). Таким образом, при четырёхлетнем цикле и пяти уровнях, стабильно преодолевающая пороги партия получит право претендовать на пост президента через 16 лет после первой успешной избирательной компании начального уровня. Если партия в какой-то момент недобирает лимит на каком-либо из уровней (кроме высшего, разумеется) или пропускает компанию, то это поражение через соответствующее число избирательных циклов автоматически лишает её права участвовать в президентских выборах.
Возможно будут полезны и другие изменения, менее масштабные, направленные на максимальное отражение воли электората при минимальных издержках, препятствующие её искажению и манипуляции. Например, гласное/именное досрочное интернет-голосование для всех желающих; покупка голосов – тоже открытая и досрочная. Надо экспериментировать, практика покажет.
Чтобы лучше понять суть предлагаемой демократизации, в следующей главе, посвящённой экономике, будет рассмотрено реформирование ещё нескольких конкретных учреждений.
(ДАЛЬШЕ).